Двенадцать лет я не общался с отцом. Недавно он прислал открытку с одним единственным словом…
Двенадцать лет назад. Артёму было двадцать два. Только окончил юрфак.
Одно слово изменило всё. «Прости». Волшебное слово, будто ключ от заколдованного замка.
Прощение даёт второй шанс. Любовь — силу им воспользоваться.
Краска под ногтями не отмывалась. Артём тер руки мылом, словно пытался стереть память. Бесполезно.
Вода была ледяной. Обжигающе холодной. Как в тот день — двенадцать лет назад.
Почтальон принёс открытку утром. Она лежала на столе, как бомба замедленного действия. Артём боялся даже прикоснуться.
Почерк отца. Знакомый. Чёткий, будто выводил приговор.
На обратной стороне — одно слово. «Прости».
И всё. Больше — ничего.
Двенадцать лет назад. Артёму было двадцать два. Только получил диплом.
Отец сидел в кабинете. Просматривал документы. Поднял глаза, увидев сына.
«Завтра тебя ждёт Виктор Петрович», — сказал он. — «В девять утра».
Виктор Петрович. Партнёр отца. Известный адвокат.
«Пап, нам нужно поговорить».
Отец отложил бумаги. Взглянул внимательно. Нахмурился — будто что-то предчувствовал.
«Говори».
«Я не пойду к Виктору Петровичу».
Пауза. Долгая. Тишина звенела в ушах.
«Не понимаю», — медленно произнёс отец.
«Я не хочу быть юристом».
Слова повисли в воздухе. Тяжёлые, как камни.
Отец встал из-за стола. Подошёл к окну. Встал спиной к сыну.
«А кем хочешь быть?»
«Художником».
Отец обернулся. На лице — удивление. Потом — злость.
«Художником?» — переспросил. — «Ты шутишь?»
«Нет. Я серьёзно».
Артём помнил каждое слово того разговора. Каждую интонацию.
«Пять лет учился на юриста», — бормотал отец. — «Пять лет!»
«Я учился для тебя», — ответил Артём. — «Не для себя».
«Для семьи! Для будущего!»
Отец ходил по кабинету. Руки за спиной. Лицо багровое, будто после пробежки.
«Художники голодают», — ворчал. — «Умирают в нищете».
«Не все».
«Большинство. А ты — не исключение».
Артём достал из рюкзака папку. Эскизы. Свои работы.
«Посмотри», — сказал он.
Отец взял папку. Листал медленно. На лице не отразилось ничего.
Артём ждал. Надеялся. Может, поймёт. Прочувствует.
«Хобби», — произнёс наконец отец. — «Неплохое хобби».
«Это не хобби. Это моя жизнь».
Отец закрыл папку. Положил на стол, будто выбросил в мусор.
«Твоя жизнь — юриспруденция», — твёрдо сказал он. — «Всё остальное — глупости».
Артём смотрел на открытку. Вертел в руках. Картон плотный, качественный.
На лицевой стороне — репродукция. Ван Гог. «Звёздная ночь».
Ирония? Или признание? Отец выбрал открытку с картиной, которая символизировала правду сына.
Или просто случайность?
Артём поставил открытку на полку. Рядом — фотография. Он с отцом на рыбалке.
Ему было десять. Отец — молодой, счастливый. Ещё не сломленный будущими разочарованиями.
Когда всё сломалось? Когда он стал таким жёстким?
После смерти мамы. Да, именно тогда. Артёму было четырнадцать.
Отец замкнулся. Погрузился в работу. Стал требовательным, словно пытался контролировать то, что неподвластно.
«Мама бы поняла», — сказал тогда Артём. — «Она любила искусство».
Ошибка. Ужасная ошибка.
Отец побледнел. Сжал кулаки.
«Не смей!» — закричал. — «Не смей её вспоминать!»
«Но это правда!»
«Правда в том, что ты — эгоист! Думаешь только про себя!»
Тот разговор не забыть. Он длился два часа. Крики. Обвинения. Слова, как ножи.
«Ты — разочарование», — сказал отец. — «Сплошное разочарование».
«А ты — тиран», — ответил Артём. — «Не отец, а тиран».
Отец подошёл к двери. Распахнул её.
«Убирайся», — сказал тихо. — «И не возвращайся».
«Пап…»
«Убирайся! Немедленно!»
Артём собрал вещи. Руки дрожали. В груди — пустота, будто кто-то вырвал сердце.
Отец стоял в коридоре. Смотрел в стену. Даже не проводил взглядом.
«Пап…», — попробовал снова Артём.
Молчание. Ни звука. Лишь тишина. Будто статуя.
Артём вышел. Дверь захлопнулась за спиной. Навсегда.
С тех пор они не говорили. Двенадцать лет.
Артём взял телефон. Набрал номер отца. Палец замер над кнопкой вызова. Что сказать? «Привет»? После двенадцати лет молчания?
Он отложил телефон. Подошёл к мольберту. Снял ткань.
Холст почти готов. Портрет отца. Вспоминал черты по памяти. Писал целый год.
Лицо — сдержанное, но глаза — грустные. Одинокие, как у мальчика, который потерялся.
Именно таким Артём его и запомнил. Не злым. Не жестоким. А растерянным.
Он взял кисть. Добавил немного тени вокруг глаз. Прорисовал морщины. Время не щадит никого.
Интересно, как он выглядит сейчас? Наверное, поседел. Возможно, сутулится.
Ему уже шестьдесят восемь. Возраст, когда хочется оглянуться и подвести итоги. Пожалеть о сделанном. И о том, на что не хватило смелости.
Вечером Артём зашёл к Ольге. Жена сидела в кресле, красила ногти сосредоточенно, будто выполняла точную операцию.
«Пришла открытка», — сказал он.
«От кого?» — не отрывая взгляда.
«От отца».
Ольга замерла. Рука с кисточкой застыла в воздухе.
«Что нап
