В тихом селе под Воронежем, среди бескрайних полей и березовых рощ, жил старик по имени Семён Петрович, семидесяти лет от роду. Хоть и согнулся он от лет, а всё же слыл зажиточным мужиком земли у него было вдоволь, скотина тучная, да и дом крепкий, не то что у других.
Но богатство, как говаривали соседи, не заменит того, чего в душе не хватает. Десять лет как схоронил он первую жену, Аграфену, бабу крепкую, родившую ему трёх дочерей. Те давно замужем, по чужим домам живут, своих детей нянчат. Хоть и навещают отца, а всё же тоска его гложет: нет у него сына, продолжателя рода, кому бы передать и землю, и хозяйство.
И хоть седина в бороде, а порох в пороховницах задумал Семён Петрович жениться вновь.
Выбор его пал на девушку по имени Алевтина, двадцати лет от роду, из бедной семьи. Жили они еле-еле, долги копились, а младший брат Алевтины болел, да так, что лекарям платить было нечем.
Алевтина была красавицей лицо, словно заря ясная, косы тёмные, до пояса, глаза хоть плачь, хоть смейся. Родители, загнанные в угол нуждой, согласились на предложение Семёна Петровича. За щедрую мзду отдали дочь за старика.
Алевтина не роптала. Слёзы глотала, зная, что жертва её единственный способ спасти брата. Накануне свадьбы сидела с матерью при тусклом свете лучины.
Лишь бы не бил… прошептала она. Свой долг исполню.
Мать, слёзы утирая, лишь кивнула в ответ.
Свадьба была скромной, но на весь мир. Старик хотел, чтобы все видели: он ещё мужчина, хоть и старый. Гусли звенели, соседи в церковь набились, а потом во дворе толпились, перешёптывались.
Беда девице… вздыхали бабы.
Глянь-ка на него, чуть не деда ей впору! хихикали другие.
Но Семён Петрович не слушал. Грудь колесом идёт рядом с молодой женой. Для него это не просто брак, а последний шанс оставить наследника.
Алевтина же улыбалась, когда надо, гостей благодарила, а внутри комок в горле.
Той ночью в доме пахло жареной бараниной да хмельным мёдом. Гости разошлись, тишина опустилась на срубовые стены.
Семён Петрович, принаряженный, налил себе чарку зелья, что, по его словам, силу мужскую возвращало. Глянул на Алевтину, глаза блестят. Взял её за руку, прошептал:
Ныне жизнь новую начнём, голубка.
Алевтина губы поджала, сердце колотилось. Пошла за ним в горницу, где кровать дубовая стояла. Свечи мерцали, тени по стенам плясали.
Но не успело ничего свершиться, как старик вдруг скривился. Задыхался, схватился за грудь и грохнулся на постель.
Батюшка! Что с вами?! вскрикнула Алевтина.
Трясла его, звала а он уже недвижим, лицо белее снега. Хрип вырвался и тишина.
Поднялся крик, гвалт. Соседи сбежались, дочери в чёрном ворвались в горницу. Застыли над отцом, а Алевтина в слёзах.
Врачи потом развели руками:
Сердце не выдержало.
Так мечта старика и рассыпалась прахом.
А наутро уже вся деревня знала. Одни качали головами:
Даже сына не успел сделать…
Судьба-злодейка…
Другие же злорадствовали:
Вдовой стала, а женою и не побывала.
Алевтина молчала. Слёзы высохли, а в груди пустота.
Похороны были богатые. Мужики несли гроб, бабы причитали. А Алевтина стояла в толпе, лицо под платком. Не жена, не вдова так, придаток к чужой судьбе.
Деньги, что старик за неё заплатил, семью из долгов вытащили, брата вылечили. Но для неё цена оказалась слишком высокой.
С той поры ходила она по деревне, а за спиной шёпот:
Молодая вдова…
Старикова жена…
Двадцати лет, а будто жизнь кончена. О любви, о своём выборе и думать не смела.
А в деревне эту историю помнили. Одни как поучение о гордыне, другие как байку для пересудов.
Но для Алевтины это не сказка. Это крест, который ей нести до гроба.
