– Ты опять подарок купил только маме, а про меня забыл? – горько выдохнула Светлана.
Новогодний вечер окутал квартиру ароматом хвои и имбирного печенья. Светлана в новом кашемировом палантине расставляла тарелки на столе. Людмила Степановна в оренбургском платке аккуратно раскладывала столовые приборы.
За окном метель заметала екатеринбургские улицы, превращая их в белоснежный лабиринт. До боя курантов оставалось три часа. Светлана прижалась лбом к холодному стеклу их квартиры на девятом этаже, наблюдая, как снежинки танцуют в свете фонарей. Напротив в окнах мелькали огни гирлянд, а на балконах уже красовались искрящиеся снежинки из фольги.
На комоде лежала аккуратная коробка с матрёшкой на упаковке – подарок свекрови. Светлана месяц копила на шерстяную шаль из знаменитой уральской мастерской. «Хоть бы Дима оценил», – подумала она, поправляя бант из атласной ленты.
Щелчок дверного замка заставил её вздрогнуть. Дмитрий ворвался с мороза, держа огромный пакет из бутика «Северное сияние».
– Еле успел! – восторженно произнёс он, стряхивая снег с дублёнки. – Последний размер! Мама будет счастлива!
Светлана ощутила, как холодеют пальцы. Губы сами собой сложились в натянутую улыбку.
– Что выбрал? – спросила она, глотая ком в горле.
– Тот самый пуховик из канадского гуся, который она в ноябре примеряла! – Дмитрий достал пушистую куртку цвета бордо.
Она помнила. Как помнила и ценник с шестью нулями. И свой намёк две недели назад на распродаже в «Гостином дворе», где висел тот самый палантин…
– Опять только маме? – слова выскочили, словно сорвавшиеся с горы сани.
Дмитрий замер, держа пуховик на вытянутых руках. В его глазах мелькнуло раздражение.
– Света, ну ты же сама говорила, что маме тяжело одной… – он погладил рукав куртки. – Мы же не договаривались о подарках…
Она отвернулась к окну. Снег за стеклом кружился в безумном танце, похожем на хаос в её душе.
– Мы никогда ничего не договариваемся, Дима. Ты просто… – голос предательски дрогнул.
Звон ключей в прихожей возвестил о приходе Людмилы Степановны. Светлана быстро провела ладонью по щекам, делая вид, что поправляет волосы.
– Ой, родные мои! – свекровь внесла в квартиру запах мороза и конфет «Мишка на Севере». – Может, сделаем селёдку под шубой? Как в том памятном году?
Светлана кивнула, пряча дрожащие руки в карманы фартука. На комоде исчезла коробка с матрёшкой – Дмитрий успел её убрать.
– Мам, давай помогу, – он потянулся за пакетом, но Людмила Степановна замерла, изучая их лица.
– Что-то не так? – спросила она мягко. Тридцать лет учительского стажа научили её читать лица как открытые книги.
– Всё в порядке, – буркнул Дмитрий.
– Да, идеально, – Светлана не смогла сдержать сарказма. – Твой сын подарил тебе мечту. Канадский гусь за полмиллиона.
Людмила Степановна побледнела, будто её обдали ледяной водой.
– Димка, мы же обсуждали… – начала она дрожащим голосом.
– Мам, хватит! – он швырнул пакет на диван. – Хотел сделать приятное!
Светлана резко развернулась к нему:
– Приятное? Ты когда-нибудь замечал, что я пять лет хожу в одном зимнем пальто? Что у нас в ванной течёт кран? Нет! Ты занят только мамиными «хотелками»!
– Доченька… – свекровь шагнула вперёд, но та отпрянула.
– Это между нами, – Светлана показала на мужа. – «Маме тяжело», «Мама одна»… А я? Соседка по коммуналке?
– Не ври! – Дмитрий стукнул кулаком по столу. – Я же квартиру в ипотеку взял!
– Для кого? – она горько рассмеялась. – Чтобы ты мог приглашать маму жить с нами? Чтобы я каждый вечер слушала ваши воспоминания о папиных командировках?
Тишину разорвал звон разбитой ёлочной игрушки. Людмила Степановна молча надела шубу.
– Вам нужно поговорить, – сказала она, захлопывая дверь.
Светлана прижалась лбом к холодному стеклу. За окном метель выла, как раненый зверь.
Людмила Степановна брела по сугрёдам, снег хрустел под сапогами. Телефон в муфте завибрировал.
– Мам, где ты? – в трубке слышалось прерывистое дыхание.
– У памятника Мамину-Сибиряку, – ответила она. – Спускайся.
Через семь минут Дмитрий, не застёгнувший куртку, сидел рядом на заснеженной лавочке.
– Сынок, помнишь, как ты в школе собирал гербарий? – она взяла его замёрзшую руку. – Весь альбом засушил одуванчики, а про главное задание забыл.
– При чём тут…
– При том, что ты всегда цепляешься за мимолётное, упуская важное, – она вытерла снежинку с ресниц. – Семья – не гербарий. Её нельзя собрать заново, если засохнет.
Дмитрий молчал, сжимая в кармане чек из «Северного сияния».
– Ты думаешь, мне нужна эта куртка? – голос матери дрогнул. – Мне нужно, чтобы в твоих глазах горел огонёк, как когда ты впервые привёл Свету домой. А он погас, сынок.
Возвращаясь, он завернул в «Гостиный двор». Витрина сияла огнями, как новогодняя ёлка. Тот самый палантин всё ещё висел на манекене.
В квартире пахло горелым печеньем. Светлана спала, сжавшись калачиком на краю дивана.
– Прости, – прошептал он, накидывая палантин на её плечи. – Я был слепым кротом.
– Десять лет слепым? – она не открывала глаз.
– Хуже – эгоистичным мальчишкой, – он достал из кармана ключи от новой квартиры. – Однокомнатная. Для мамы. Чтобы у нас с тобой… чтобы мы…
Светлана приподнялась, разглядывая блестящую связку.
– А ипотека?
– Переоформил. Буду подрабатывать репетитором, – он обнял её за плечи. – Мама сама предложила. Сказала, что хочет услышать моё «алле» при рождении внуков.
Бой курантов смешался со звоном бокалов. Людмила Степановна подняла тост, глядя на их переплетённые руки:
– За новое начало. За то, чтобы главные подарки были не в коробках, а здесь, – она приложила ладонь к сердцу.
Светлана прижалась к плечу мужа. Канадский гусь мирно висел в шкафу, но это уже не имело значения. Важнее было тепло от его руки на своей талии – тепло, которое наконец-то растопило лёд непонимания.
