Поверьте, как тяжело мне браться за это письмо. Не из желания очернить родных, а от осознания: сижу на кухне, прижимая к груди вышитый ещё бабушкой подзор, и шепчу мужу, что, видимо, завещаем квартиру… монастырю. Да, именно так — не сыну, не внучатам, а обители. Иначе наш дом, выстраданный годами, достанется той, что вкралась в нашу жизнь, как лисица в курятник — тихо, хитро, с сладкими речами.
Меня зовут Вера Степановна, мне 68 лет, живём с супругом в центре Твери в трёхкомнатной квартире, купленной 23 года назад. Тогда продали гараж, влезли в кредит, отдали последние копейки — каждый угол здесь пропитан нашими слезами, смехом, молитвами. Растили сына, грезили: приведёт однажды невесту — скромную, добрую, с душой. Такую, что станет не гостьей, а родной. Но судьба распорядилась иначе.
Шесть лет назад Сергей — наша кровиночка — познакомил нас со Светланой. С первого взгляда поняла: чужая. Не по манерам или платьям, а по нутру. Как колючка в ладони. Громкоголосая, с нарочитой любезностью. Но главное — взгляд. Холодный, оценивающий, будто меряет стены рулеткой.
Серёжа, будто под чарами, ловил каждое её слово. Шутила — он хохотал. Заикнулась о свадьбе — через месяц уже расписывались. На мои робкие уговоры подождать, присмотреться — злился. Клялся в любви. А я… молчала. Боялась потерять сына.
После свадьбы сняли однокомнатную. Мы помогали — то деньгами, то продуктами, то ремонтом. Но с каждым визитом Светка позволяла себе больше. Колкости про «старьё», намёки на «пора бы переехать в дом попросторнее». А мой Серёжа? Молчит, улыбается. Словно не замечает, что жена его — не голубка, а сорока, что блестит чужим.
А на прошлую Пасху случилось то, от чего до сих пор сердце ноет. Накрыли стол: холодец, куличи, крашеные яйца. Хотели по-семейному, тепло. Завела разговор:
— Может, присмотрите жильё? Пока молодые, ипотека выгодна. Поможем с первоначальным.
Светлана, не моргнув, бросила:
— Зачем? У вас же трёшка. Рано или поздно наша будет.
В ушах зазвенело. Словно лёд в жилах. Смотрю на неё — и вижу не сноху, а крысу подполковую. А Сергей? Ни звука! Лишь махнул рукой: «Мама, не драматизируй!»
После их отъезда сидели с мужем, Николаем Игнатьевичем, до рассвета. Он, человек тихий, вдруг проронил:
— Этому не бывать. Не отдадим.
Тогда впервые задумались о завещании. Решили: если не образумится сын — квартира перейдёт Спасо-Преображенскому собору, у стен которого прошла наша жизнь. Не из злобы. А чтобы не стала обитель памяти притоном для той, у кого вместо души — кошелёк.
Всю жизнь мечтали: передадим сыну дом, где внуки бегать будут, где пасхальные куличи печь станем. Но не ценой предательства.
Думаю: открыться Серёже? Но оттолкнёт. Промолчать? Каждый день видеть, как Светка считает дни до нашей смерти. Больно. Унизительно.
Молюсь, чтоб прозрел. Увидел, кто рядом. Но надежда тает. Он — как птенец под крылом коршуна. А она… вертит им, куда захочет.
Может, кто сталкивался с подобным? Подскажите, как быть? Ведь сердце обрывается, когда родная кровь становится чужим человеком… из-за той, что ждёт не внуков, а наследства.
Умоляю, помогите советом. Пока не поздно. Пока дышим.
