«Не звани мне больше, мама, некогда!» — вырвалось у меня в трубку. И мама замолчала навсегда…
Меня зовут Алина Соколова, и живу я в Угличе, где колокольня Вознесенского монастыря тонет в водах Волги, словно памятник утратам. Тот день врезался в память навек. «Отстань!» — прошипела я в телефон, швырнув его на стол. Тогда казалось — права я: проекты горели, начальство душило, а её вечные «Ты поела? Одевайся теплее!» — доводили до белого каления. Её забота душила, как тугая петля. Хотелось вырваться, дышать свободно — без её нытья.
И она исчезла. Ни звонков, ни смс. Сначала обрадовалась: тишина! Никто не лезет в душу, не напоминает о долгах, о том, что «пора замуж». Две недели блаженного покоя. Но однажды, допивая вечерний чай, вдруг осенило: почему в голове не звучит её смех? «Обиделась? Играет в молчанку?» — подумала я, тыча кнопки телефона. Гудки. Тишина. Пустота.
Позвонила снова наутро — та же история. В груди заныло: «А вдруг…» Вспомнились её слова, сказанные когда-то шёпотом: «Я всегда тут, доченька». Но что, если «всегда» кончилось? Сердце ёкнуло.
Сорвалась с работы, умчалась в её деревню под Угличем. Дверь открыла своим ключом — пальцы дрожали. Тишина. «Мама?» — позвала я, но лишь эхо ответило. Она лежала на кровати, вмёрзшая в вечный сон, с телефоном в руках. Губы закрыты, будто хранили последнее «прости».
На тумбочке — остывший компот в стакане, рядом альбом. Листала дрожащими руками: на первой странице — я, трёхлетняя, в её объятиях. Слёзы залили щёки. «Звонила ли в последний миг?» — схватила её телефон. Последний вызов — мой номер. Дата — тот самый день, когда я отрезала: «Не звони!» Она послушалась.
Теперь звоню я. Каждый день. Слушаю гудки, шепчу в пустоту: «Прости…» Но ответа нет. Лишь тишина, острая как лезвие. Вспоминаю, как она ждала моего слова, а я бросила её в одиночестве. Карьера, нервы, спешка — всё рассыпалось прахом. Её звонки были мостиком между нами, а я сожгла его.
Хожу по её избе, глажу выцветший платок, перечитываю письма. Каждая вещь — укор. Она ушла, не простившись, потому что я захлопнула дверь. Моё «Не звони!» стало для неё последней заповедью. Кричу в тишину, бьюсь в пустоте, но слышу лишь эхо собственной вины. Она не ответит. А я всё звоню и звоню, надеясь, что где-то там её сердце всё ещё слышит. Но тишина — мой единственный спутник теперь. И этот крест — мой навек.
