Измена в родных стенах: как супруг и дочь убили мою веру в семью
Раньше я свято верила, что родные стены защитят от любой беды. Не кирпичи, а те, кто внутри: муж, с которым прошла огонь и воду, и дочь, ставшая смыслом жизни. Уверена была — преданность и любовь нерушимы. Что бы ни бушевало за порогом, здесь, дома, я под защитой. Оказалось, заблуждалась.
Правда, как водится, вылезла нежданно. Не рылась в вещах. Протирала пыль в спальне, когда зазвонил телефон супруга. Взглянула на экран — сердце замерло. Сообщение: «Придёшь? Соскучилась…» Всё внутри перевернулось. Не кричала. Не рыдала. Просто почувствовала, как почва уходит из-под ног. Молча начала копать.
Понадобилась неделя, чтобы собрать пазл. Осознала: изменяет. Не мимолётно. Систематически. Жил на два фронта. Но кошмарнее всего оказалось другое — наша Лариса всё знала.
В разговоре дочь даже не оправдывалась. Смотрела исподлобья, шептала:
— Мам, хотела как лучше… Боялась тебе открыть.
Лучше? Кому — ему? Себе? А мне? Матери. Жене. Той, что отдала вам обеим всю себя до капли.
Ломала голову — когда началось? Может, когда он стал пропадать «на совещаниях»? Или когда Лариска перестала делиться школьными новостями? Я слепо верила. А они — самые родные — воткнули нож в спину.
Прошли месяцы. Боль не притупилась. Разглядывала фото из Сочи, снимки с дня рождений — все улыбаются. И думала: а искренне ли?
Ходила на работу, болтала с подругами из Твери, изображала нормальность. Ночью ворочалась без сна. Возвращаясь в квартиру, ловила тяжёлый воздух, где раньше пахло пирогами. Муж прятал глаза. Дочь ходила притихшая.
Однажды не выдержала. Сложила чемодан и ушла. Без драм. Без слов. К подруге юности Людмиле, в брежневку на окраине Екатеринбурга. Она обняла молча:
— Останешься, пока не оклемаешься.
Оклемаюсь ли? Не знала.
Через неделю позвонила Лариса. Голос дрожал:
— Мам, прости… Вернись.
Спросила одно:
— Почему молчала? Зачем давала мне жить в бреднях?
Пауза. Потом шёпот:
— Боялась, исчезнешь… Всё развалится.
Но всё уже рухнуло. Моя вселенная — в тот миг, когда поняла: в доме нет ни любви, ни правды. Вздохнула:
— Не знаю, смогу ли забыть. Но попробую.
Вернулась. Но уже чужой. Квартира — как музей прошлого. Муж — немой, как рыба. Дочь — ходит на цыпочках. Пытались чинить осколки, но трещины всё равно видны.
Время прошло. Слёз нет. Обиды — тоже. Просто живу. Учусь заново. Внутри — не слепая вера, но сталь. Простила — ради себя. Но не стёрла из памяти.
Теперь в зеркале вижу женщину, прошедшую сквозь пламя. Восставшую из пепла. Научившуюся ценить себя. Больше лжи в моих стенах не будет. Я другая. Крепче. И пусть не верю больше в клятвы, в «семейные ценности», в людей. Верю в себя. И это — главное.
