Я нахожу радость в тишине будней рядом с сыном, но эта гармония стоила мне невыносимых потерь.
Меня зовут Надежда Иванова, и живу я в Вязьме, где Смоленская область прячет свои древние улочки под пеленой вековых воспоминаний. Сейчас мой мир — это размеренные дни с Димой, у которого есть всё для счастья, но путь к этому покою был пропитан страданием, о котором страшно даже шептать. Моя история — шрам под слоем грима, невидимый за улыбкой, встречающей рассвет.
Всё перевернулось перед выпускным. Мне едва исполнилось семнадцать — юная, с горящими глазами и мечтами о будущем. Я пропадала в читальном зале, вдыхая пыль старых фолиантов, словно они могли подарить билет в другую жизнь. Библиотекарши вязали мне носки и подкармливали пирожками, пока родители — отец Сергей, слесарь с завода, и мама Ольга, школьный педагог — вкалывали без выходных. В тот февральский вечер я зачиталась Достоевским и опоздала на автобус. Решила срезать через сквер — мороз щипал щёки, но я не боялась: каждый закоулок здесь знала с пелёнок.
Тень зашевелилась у фонаря. Военный, от него несло самогоном. «Спички есть?» — прохрипел он. Я молча замотала головой, но он вцепился в рукав. Тишина, только хруст снега под сапогами. Он заломил руки, пригвоздил к земле. Рот зажал рукавицей, рвал колготки, рваное бельё мелькало в темноте. Боль резала, как нож, — я кричала в варежку, слёзы леденели на ресницах. Когда он ушёл, спотыкаясь и бормоча ругательства, я ползла домой, оставляя за собой алый след.
Одежду сожгла в печке. Молчала три месяца, пока токсикоз не выдал тайну. Родители плакали, обняв меня в тесной кухне: аборт в нашей глухомани был смертельной лотереей. Мы бежали из города, как воры, бросив квартиру, работу, знакомых. Отец сменил должность бригадира на вахтёра в чужом районе, мама мыла полы в поликлинике. Ради Димы — моего сына, моего искупления.
Когда его впервые положили мне на грудь, я увидела в его глазах отражение звёзд — тех самых, что светили в ту ночь. Мы выжили. А когда Дима пошёл в ясли, появился Владимир. Добрый, с медвежьей нежностью, он носил сына на плечах и дарил мне букеты полевых цветов. Я солгала, что отец Димы погиб, — боялась, что правда отравит наше хрупкое счастье.
Сейчас Диме двадцать пять. Он окончил МГУ, строит карьеру в Питере, ждёт ребёнка с любимой. Владимир варит кофе по утрам, гладит мои седые виски. Иногда ночью мне чудится хруст снега под чужими сапогами — тогда я подхожу к окну и смотрю, как сын спит в соседнем доме, укрытый светом ночника. Он — мой щит от прошлого. Родители, умершие в нищете, подарили мне этот дар. А я научилась смеяться, пряча под смехом вой сирены, что до сих пор звучит во мне. Это плата за рассветы, за внучку, за чай с мёдом на кухне. Но когда Дима обнимает меня, я знаю — даже ад был ступенькой к этому небу.
