«Бабушка, мама хочет отправить тебя в дом престарелых». Я случайно услышала разговор родителей — ребёнок не станет врать о таком.
Людмила Ивановна шла по улочкам пригородного посёлка под Тверью, направляясь за внучкой из школы. Морщинистые губы расплылись в улыбке, а каблуки отбивали дробь по асфальту, будто ей снова семнадцать, и жизнь катится, как весёлая гармошка. Сегодня она наконец получила ключи от собственной однушки в новостройке — светлой, с панорамными окнами. Два года экономила на всём, даже пенсию делила пополам. Продажа ветхой избы в рязанской деревне покрыла лишь часть суммы, остальное добавила дочь Ольга. «Верну каждую копейку», — поклялась про себя Людмила Ивановна. Зачем старухе роскошь? Пусть молодые — зять Дмитрий и Ольга — копят на будущее.
В школьном фойе её ждала Леночка, второклассница с банятами. Внучка вцепилась в бабушкину ладонь, и они зашагали домой, обсуждая котёнка из школьного двора. Восьмилетняя Лена была смыслом жизни Людмилы Ивановны. Когда Ольга родила её в сорок, попросила мать переехать ближе. Та не хотела покидать родные стены, пропитанные памятью о покойном муже, но согласилась ради семьи. Сняла крохотную квартирку, встречала Лену после уроков, готовила обед, а вечером уходила, будто гостья. Жильё оформили на дочь — «для надёжности». Старуха не спорила: бумажки всё равно ничего не значат.
— Бабуля, — вдруг прошептала Лена, останавливаясь у подъезда, — мама сказала папе, что тебя отвезут в специальный дом… для стариков.
Воздух словно выбили из лёгких.
— Какой… дом? — Людмила Ивановна сглотнула ком в горле, а пальцы непроизвольно сжали детское плечо.
— Там, говорят, врачи и игры… Но я не хочу, чтобы ты уезжала! — глаза девочки наполнились слезами. — Они решили, когда я в пятый класс пойду…
— Да я хоть завтра в санаторий махну! — фальшиво рассмеялась бабушка, скрывая дрожь в коленях. Сердце колотилось, будто пыталось вырваться из груди.
— Только маме не говори, что я рассказала! — Лена прижалась к ней, пахнущая школьным мелом и яблоком. — Они ночью спорили…
— Молчок, солнышко, — Людмила Ивановна вставила ключ в скрипучую дверь. Голова кружилась, будто после карусели. — Отдохну чуток, а ты уроки делай, ладно?
Она повалилась на диван, глотая воздух ртом. Детские слова висели в тишине, как нож над верёвкой. Невыдуманная правда всегда режет без жалости. Через три месяца Людмила Ивановна собрала чемодан и уехала в деревню к дальней родне. Теперь копит на старый флигель у реки — лишь бы своя крыша. Соседи качают головами: «Надо было поговорить с Ольгой, всё выяснить». Но старуха непреклонна.
— Ребёнок не сочинит такое, — бросает она в тишину пустой горницы. — Дочь даже не позвонила… Видно, совесть заела.
Она ждёт. Каждый рассвет проверяет телефон — вдруг зазвонит. Но тишина густеет, как кисель. Гордость не позволяет набрать номер первой, а душа ноет от обиды. По ночам Людмила Ивановна ворочается на скрипучей кровати, повторяя как мантру: «Не я предала. Не я…» Но разве от этого легче?
