Хочу отправить сына к бывшему мужу. Совсем от рук отбился, моих сил больше не хватает.
Моему Диме двенадцать. Если б десять лет назад кто-то сказал, что я задумаюсь о передаче ребёнка отцу, сочла бы того сумасшедшим. Но сейчас стою над обрывом, задыхаюсь от беспомощности, будто жизнь утекает сквозь пальцы как вода. Тону, а вокруг — ни души, готовой кинуть спасательный трос.
Сын превратился в чужого волчонка. Спорит из-за каждой мелочи, дерется на школьном дворе, тащит в дом чужие безделушки, а потом с наглой усмешкой заявляет: «Это не воровство, просто одолжил». Телефон не умолкает — то учительница из Торжка звонит, то завуч, то разгневанные родители. Каждый звонок — удар в солнечное сплетение, каждый день — как хождение по раскалённым углям.
С Виктором в разводе уже семь лет. Бабушка, Галина Николаевна, живёт через два квартала в нашем городке под Тверью, но помощи от неё — как от козла молока. Только упрёки да советы времён совхозной молодости, от которых кровь в жилах стынет. Забегает на полчасика, отчитает как провинившуюся школьницу — и марш домой, оставляя за собой шлейф горечи. Так что Дима — полностью на мне. Кричу, умоляю, лишаю карманных рублей — всё тщетно. Смотрит на меня вызывающе, будто видит насквозь: знает, что все угрозы — пустой звук.
На днях — новый скандал. Обнаружила в его рюкзаке чужой планшет — дорогущий, явно не наш.
— Откуда это? — спросила сквозь зубы, сжимая аппарат так, что пальцы побелели.
— Нашёл, — буркнул, даже бровью не повёл.
— Где именно?
— У остановки.
— На какой остановке, ёлки-палки?! Говори толком, сорванец! — сорвалась я. — Это же кража!
— Не кража, — спокойно парировал он. — Подобрал.
— И что собирался делать?
— Поиграть хотел.
Внутри всё закипело, будто самовар перед свистом.
— Сейчас же вернёшь владельцу! Завтра в школе отдашь!
Он упёрся взглядом в пол, сжал кулаки — мои руки задрожали.
— Не пойду.
— Как это не пойдёшь?! Не смей перечить! — закричала, чувствуя, как теряю почву под ногами.
— Не пойду — и всё.
Не выдержала — слёзы хлынули градом. А он развернулся и ушёл в комнату, хлопнув дверью, будто моё горе — пустая назойливая муха.
Наутро позвонила Виктору. Голос предательски дрожал:
— Речь о Диме. Не справляюсь. Ворует, хамит, огрызается. Может, заберёшь его? Ему нужен мужской контроль. Боюсь, сгинет в плохой компании.
Пауза. Потом тяжёлый выдох:
— Света, ты же знаешь — смена до полуночи, когда мне его воспитывать?
— А у меня, по-твоему, сутками свободными? — взорвалась я. — Одна! Твоя мать только попрёки швыряет. Ты занят, я на двух работах — хоть кто-то поможет?!
— Но ты же… — начал он.
— А ты отец! — перебила. — Небось забыл?
Пробормотал что-то невнятное и бросил трубку. А вечером явилась Галина Николаевна. Решилась ей признаться — едва не оглохла от крика.
— Совсем рехнулась, Светка?! — взвизгнула она. — Сына отцу отдать? Да я тебя сама в детдом сдавала бы за такие мысли!
— Мам, сдаюсь. Нет больше сил.
— Не ной! Родила — терпи! Кто ж детей, как старые сапоги, передаёт?!
— А ты помогала хоть раз? — выдохнула я. — Только пилишь да попрёки сыплешь! Тащу всё одна — ни мужа, ни поддержки, ни плеча!
Хлопнула дверью так, что стекло задрожало. Осталась на кухне, глядя в потёртую скатерть. Может, правда я дрянная мать? Может, сама виновата, что Дима одичал? Но потом думаю: я же не каменная. Устала быть и матерью, и отцом, устала тащить этот воз одна. Виктор — тоже родитель! Почему я за двоих должна отвечать?
С тех пор Дима заперся в комнате, будто невидимой стеной отгородился. А я жду звонка, сжимая телефон. Решила: если до пятницы не позвонит — наберу сама. Согласится ли взять сына? Или собрать последние силы? Не знаю. Хочу спасти своего мальчишку, но сама погружаюсь в трясину. Крикнуть некому — эхо в пустом колодце. Что делать?
