Мне 47. Я больше не выдерживаю жить в этой семье — мечтаю о разводе, но страшно начать.
Меня зовут Дмитрий Волков. Мы с супругой Светланой Ивановной вместе почти два десятилетия. Казалось бы, срок, достаточный, чтобы сродниться, научиться понимать друг друга с полуслова. Но вышло иначе. Я устал лгать себе, что всё нормально. Устал до тошноты, до ночных кошмаров, до тяжести в груди, которая сковывает при виде родного подъезда.
Познакомились студентами. Расписались, когда мне было двадцать семь, ей — двадцать четыре. Обычная история: ипотека на двушку в спальном районе, первые конфликты из-за денег, мечты о будущем. Сын Артём появился через три года. Ради него и терпели. Сейчас ему девятнадцать, учится в МГИМО, даже не подозревает, какой ценой даётся наш «идеальный» союз.
Первые годы всё устраивало. Она твердила, что детей заводить рано — моей зарплаты сборщика мебели в цехе едва хватало на коммуналку. Жили скромно, но я не роптал. Пока не осознал: супруга стыдится меня. Целыми днями смотрела ток-шоу вроде «Пусть говорят», где учат «сильным женщинам» диктовать условия. И постепенно превратилась в прокурора нашей семьи.
Критиковала всё: мой говор с волжским акцентом, осанку, даже то, как я чищу картошку. Особенно при чужих. Раньше редко общались с соседями — жили тихо. Но когда в дом заселились молодые пары, всё вскрылось. На общих посиделках я слышал, как другие жёны разговаривают с мужьями — спокойно, с участием. А моя… При людях орет, будто на допросе: «Бездарь! Я одна тащу квартиру! Даже сына на ноги поставила благодаря МОИМ 70 тысячам!» Хотя ипотеку за пять лет закрыл Я с моими 50 тысячами в месяц. Куда она тратит свои деньги — загадка. Не спрашивал, думая: семья — значит, доверяешь.
Но доверие убивает не ложь, а ежедневное презрение. Мы как два чужих привидения: спим в одной кровати, а между нами — стена. Не хочу её касаться, ненавижу звук её шагов. После работы часами кружу по району, лишь бы не идти домой.
Каждая ссора — судилище. Виновен всегда я. Её коронная фраза: «Ты украл мои лучшие годы» звучит, как приговор. Но если я такой ужасный — зачем остаётся? Зачем мы играем эту пьесу?
Иногда наблюдаю за женщинами в метро, в магазине. Улыбаются мужьям, шутят без ехидцы. Не сравниваю специально — само лезет в голову. Может, она всегда была такой? Или я проглядел?
Иногда кажется — любовь умерла. А порой вспоминаю ту девчонку из общаги: смеялась, когда я дарил ей полевые цветы вместо роз. Но жить на вулкане больше нет сил.
Мечтаю подать на развод. Но страшно: как скажу Артёму? Что скажут на работе? Хотя, если честно, я и сейчас одинок. Просто в квартире со мной живёт незнакомка. А нет ничего страшнее, чем одиночество на двоих.
