«Отец, отдай квартиру — ты уже пожил своё». С этими словами дочь захлопнула дверь…
Он проживал один. После ухода жены пустота окутала его, словно плотное, чёрное покрывало. Всё вокруг стало серым. Ничто не приносило радости — ни солнечные дни, ни утренний крепкий чай, ни старые добрые фильмы, которые они когда-то смотрели всей семьёй. Работа оставалась единственной нитью, удерживающей его в этом мире. Пока были силы — он ходил работать, ведь дома была невыносимая тишина. Эта тишина звенела в ушах и разрывала сердце.
Дни сменяли друг друга. Все одинаковые, как под копирку: утро, автобус, работа, дом, тени на стенах, пустые вечера. Сын и дочь появлялись всё реже, практически исчезли из его жизни. Отзванивались сухими, дежурными словами. Затем и вовсе перестали отвечать на звонки. Он часами бродил по улицам, всматриваясь в лица прохожих, словно пытался найти в толпе кого-то родного. Его не пугала старость — его пугала смерть в одиночестве.
Он ощущал, как потихоньку угасает изнутри. Душа болела, сжимаясь в комок. Он вспоминал жену — хотел попросить прощения, но не решался набрать номер. Он всё ещё любил её. Сожалел, что многое не успел сказать.
И вот однажды на пороге появилась дочь. Он обрадовался, как ребёнок. Испёк её любимую выпечку, приготовил чай, достал старые фотоальбомы — хотел вспомнить, как было раньше. Но визит оказался другим.
— Отец, — начала она с холодной прямотой, — ты живёшь один в четырёхкомнатной квартире. Это нечестно. Продай её. Купи себе однокомнатную, а деньги отдай мне.
Он не мог поверить. Думал — пошутит, засмеётся. Но в её глазах не было и следа иронии.
— Я… Я не собираюсь ничего продавать. Это мой дом… тут ваша детская, здесь мы жили с мамой…
— Ты уже пожил своё! — выплюнула она с раздражением. — Мне деньги нужнее! Ты ведь всё равно один, зачем тебе столько места?
— Когда ты снова приедешь? — едва слышно спросил он, не узнавая своего голоса.
Она посмотрела на него равнодушно и, обуваясь, бросила:
— На твои похороны.
Дверь захлопнулась. Он остолбенел. А затем просто опустился на пол. Боль в груди била, словно молот. Он провёл так трое суток, без еды, без сил, без надежды. Потом позвонил сыну.
— Миша, приезжай… Мне плохо, — просил он.
Сын слушал молча. А затем сказал:
— Пап, ты не обижайся, но тебе ведь и правда не нужен столь большой метраж. Я хочу купить машину, а ты бы мог помочь… Я бы приехал, если бы ты решил квартиру продать.
Последовало молчание. Такое молчание, что звенит в ушах и оставляет в душе пустоту. Он положил трубку. И понял — у него больше нет детей. Есть лишь чужие люди, в чьих жилах течёт его кровь.
На следующий день он зашёл в аптеку. Там случайно встретил брата бывшей жены. Тот удивился, поздоровался.
— Аня? — спросил он, — как она?
— Уехала в Италию, — коротко ответил мужчина. — Вышла замуж за итальянца. Нашла своё счастье.
«Нашла своё счастье…» Эти слова жгли. Он не был против её счастья. Он был против своей пустоты.
Наутро он проснулся с тяжестью в груди. За окном было низкое, хмурое небо. Он накинул пальто, вышел. Прошёл несколько кварталов. Нашёл старую лавочку во дворе. Сел. Закрыл глаза. Сердце сделало последний болевой удар.
А его душа, уставшая от боли, равнодушия и тишины, наконец взлетела — туда, где больше не предают. Где не просят отдать последнее, где, возможно, кто-то скажет снова: «Папа, я скучала…»
Но это уже не здесь.
