Меня зовут Светлана, мне 42 года. У меня есть сын — Дмитрий. Ему недавно исполнилось шестнадцать. И хотя я всегда старалась быть для него опорой, сейчас он отворачивается от моего голоса. Называет предательницей, бросившей их с отцом. А всё из-за того, что я ушла от Сергея — его папы. С тех пор в его глазах я чужая.
С Сергеем мы прожили вместе четырнадцать лет. Всё начиналось обычно: страсть, свадьба, рождение сына, планы на будущее. Но постепенно любовь растворилась, оставив лишь рутину. Мы превратились в соседей под одной крышей. Он — в своём измерении, я — в своём. Ни душевных разговоров, ни поддержки. Дом стал ледяной пустыней, где молчание резало больнее крика.
Когда я встретила Михаила, не искала романа. Просто впервые за годы почувствовала, что меня замечают. Он стал лучом в кромешной тьме. И я решилась уйти. Не сбежать, а начать жить заново — дать всем шанс обрести счастье иначе.
Но жизнь оказалась беспощадной.
Сергей взорвался гневом. И, конечно, сыграл на самом уязвимом — на Дмитрии. Запретил забирать сына, а когда я попыталась объясниться, услышала:
— Я с папой. Он не предавал. Ты — чужая.
Забрать силой не смогла — совесть не позволила. Осталось верить, что время всё расставит.
Я исправно отправляла деньги каждый месяц. Порой — вдвойне. Покупала вещи, оплачивала кружки, лечение. Сергей вскоре уволился, заявив, что «ищет призвание». Потом жаловался на здоровье. А сам жил на мои переводы, убеждая Дмитрия, что я скупая эгоистка, бросающая крохи, пока они «едва выживают».
Между тем в соцсетях мелькали фото: сын в модных кроссовках, с новым телефоном, заказанные суши, походы в аквапарк. Сначала радовалась — пусть ни в чём не нуждается. Но позже поняла: Сергей просто манипулирует деньгами, превратив меня в дойную корову.
Михаил предложил решение:
— Света, хватит кормить бездельника. Открывай счёт на Диму — пусть копятся на учёбу или квартиру. А не на то, чтобы твой бывший валялся на диване.
Долго колебалась, но согласилась. Позвонила Сергею, объявив, что переводы на его карту прекращаются. Что пора ему самому зарабатывать. Что все деньги теперь — на вклад сына.
Реакция ожидаема: угрозы, мат, попытки запугать судом. Но я знала — юридически он бессилен. У него нет официальной работы годами, а переводы были добровольными.
И всё же чувствую себя разбитой. Не из-за его истерик. Из-за взгляда сына. Каменного, как зимний булыжник.
— Бросила нас. Теперь и копейки жалко, — бросил он в трубку.
Пыталась объяснить, что это для его же блага. Но Дмитрий не слушал. Он выбрал отца. Вернее — сказку, которую тот вложил ему в голову.
Теперь живу с горечью: для родной крови я стала чужой. Каждую ночь мучаюсь: могла ли поступить иначе? Стоило ли рвать, если итог — потеря сына?
Но знаю: это была битва за право дышать. И пусть сейчас сердце разрывается — не сдамся. Я всё равно его мать. Всё равно люблю. И верю: придёт день, когда он увидит правду. Не моими словами, а своим сердцем. Когда повзрослеет. Когда поймёт, как всё было.
Не жду прощения. Жду, что когда-нибудь он снова скажет «мама». Без ненависти. Без горечи. А с тем теплом, что когда-то согревало нас обоих.
