Я нагрянула к дочери без звонка… и увидела то, о чём боялась догадываться.
Иногда думаешь: счастье — это когда дети здоровы, под крылом семьи, живут без тревог. И я верила, что счастлива: муж-опора, дочь-умница, внуки-лапочки. Денег — не куры клюют, но в доме лад, уют да душевность. Чего ж ещё?
Светочка вышла замуж рано — в двадцать один год, а её суженому уже стукнуло тридцать. Мы с супругом не перечили: мужчина с положением, квартира в Москве, зарплата приличная. Не мальчишка-недоучка, а капитан жизни. Свадьбу справил на свои, медовый месяц в Сочи оплатил, осыпал дочь подарками за сотни тысяч рублей. Родня ахала: «Светке выпал счастливый билет — прямо как в сказке про Золушку!»
И правда, первые годы — будто по маслу. Родился Колька, потом Настенька, перебрались в трёхэтажный коттедж в Подмосковье, навещали нас по праздникам. Но постепенно Света стала будто тень: улыбка редкая, разговоры короткие, в глазах — туман. Говорила: «Всё путём», но голос звучал пустотой. Чуяло материнское сердце: беда стучится.
Однажды не выдержала. Звоню — тишина. Пишу — прочитано, ответа нет. Собралась и махнула к ним. Решила: пусть сюрпризом будет. Соскучилась, мол.
Встретила Света меня не радостью, а испугом. Отвела взгляд, засуетилась с чаем. Обняла внуков, суп сварила, квартиру прибрала. Осталась ночевать. Вечером зять, Дмитрий Сергеевич, вернулся за полночь. На пиджаке — рыжий волос, от него разит духами «Красная Москва». Чмокнул жену в щёку — та кивнула, будто робот.
Ночью пошла в кухню за водой — услышала его шёпот на балконе: «Скоро, зайка… Она даже не в курсе». Сжала кружку так, что пальцы побелели. Тошнотой подкатило.
Утром спросила напрямую: «Ты в курсе?» Дочь замерла, будто ветром сдуло, прошептала: «Мама, не надо… У нас всё схвачено». Но я выложила всё: волос, духи, разговор. Она, будто заезженная пластинка: «Тебе показалось. Он детей обожает. Дом — полная чаша. Любовь… Да кому она сейчас нужна?»
Заперлась в ванной, чтобы не разреветься. Поняла: теряю не зятя — теряю дочь. Живёт она не с мужем, а с банкоматом в костюме Armani. А он… пользуется, как билет в театр абонементом.
Вечером вызвала Дмитрия на разговор. Выложила всё. Он даже бровью не повёл:
— Ну и что? — усмехнулся. — Я не бросаю семью. Счета плачу, детей в «Сокольники» вожу. Света всё понимает. Тебе совет: не рыпайся.
— А если я ей открою глаза?
— Глаза у неё давно открыты. Ей удобно так.
Словно лёд в жилы влили. Ехала домой в электричке, глотая слёзы. Разрывалась: с одной стороны — их выбор, с другой — моя кровиночка, которая гаснет, как свеча на сквозняке.
Муж уговаривает: «Отстань, а то потеряешь». А я уже теряю. И всё из-за её глупой мечты о «жизни как в сериале». Теперь платит за это кусочками души.
Молюсь, чтоб однажды, глядя в зеркало в своей ванной с золотым краном, она вспомнила, чья она дочь. Поняла, что честь дороже бриллиантов, а верность — не рухлядь из бабушкиного сундука. Может, тогда соберёт чемодан, возьмёт ребятишек за руки — и хлопнет дверью.
А я… Буду ждать. Даже если сейчас она отгораживается стеной. Материнское сердце — не подушка, чтоб молчать. Оно стучит. Надеется. Ведь мать — это не титул. Это присяга на всю жизнь. Даже когда душа ноет, как рана.
