Сорокасемилетняя женщина услышала приговор за подгоревшими котлетами.
Я замерла с деревянной лопаткой в руке, глядя на дымящиеся котлеты.
— Твой ресурс исчерпан. Подаю на развод, — бросил муж, отодвигая тарелку. Сказал буднично, словно комментировал подорожание гречки. Кактус на подоконнике вытянул кривую колючку, будто кивая: «Да, конец». Нам с Игорем двадцать лет вместе. Сын Артём учится в Томске, ипотека на двушку почти выплачена. И вот — «ресурс исчерпан».
Всё вокруг стало напоминать чёрно-белый эфир программы «Сегоднячко». Размышляла, обрезать ли обугленные края котлет или выбросить. Мозг цепляется за ерунду, когда рушится жизнь.
Тихий разлад
С весны дом наполнился ледяным молчанием. Игорь засиживался на работе, а выходные тратил на отчёты для нового шефа. Я погрузилась в офисную рутину: сводила балансы, сортировала документы, вечерами гладила кошку Маркизу. Общались обрывками: «Купи хлеб», «Переведи на карту», «Чья очередь мыть пол?» Усталость выросла между нами бетонной стеной.
Артёму двадцать, живёт в общаге, звонит редко. Летом планировали шашлыки на даче, но не сложилось — то дождь, то Игорь «устал после совещаний». Уже тогда мы стали сосуществовать, а не жить.
А вчера прозвучало: «Ресурс исчерпан».
Трещины в фундаменте
Предпосылки зрели давно. Месяц назад засорилась раковина. Вызвала сантехника из УК, а Игорь процедил: «Мужское дело — сам бы справился». Хотя гвоздь без инструкции не забьёт. Словно искал повод уколоть.
Потом соседка тётя Люба спросила на лестнице: «Игорек, Оленька, скоро годовщина? Угощать будете?» Мы переглянулись — дату пропустили месяц назад. Соседка вздохнула, будто давно всё поняла.
Но финал всё равно оглушил:
— Развод? Серьёзно?
— Серьёзно, — муж смотрел в окно. — Всё умерло.
Ночь одиночества
Ночью ворочалась на диване в гостиной. Маркиза мурлыкала у ног, пытаясь утешить. Игорь заперся в спальне. Утром, варила кофе, глядя на кактус в потрёпанном горшке: «И тебе досталось. Лет пять не цвёл, а когда-то бутоны давал».
Попыталась заговорить — слова застряли. На работе коллеги решали кроссворды в обед, а я ловила себя на мысли: «Я что — бракованный чайник?»
Вечером позвонила сыну:
— Артём, папа уходит.
Помолчав, он ответил:
— Мам, я давно чувствовал. Ты справишься. Только не давай себя топтать, ладно?
Голос дрожал — всё-таки родители…
Звонок свекрови
Свекровь набрала на следующий день. Обычно спрашивала про урожай кабачков, но тут вломилась:
— Развод? В ваши-то годы! Не доглядела, Оль!
Еле сдержалась: «Значит, я виновата?» Свекровь в деревне с внучатами племянников копается, а учит жизни по пересказам.
Переговоры за чаем
В субботу Игорь вышел небритый, сел напротив. На стене висели бабушкины часы с замолкшей кукушкой — символ застывшего времени.
— Решение неизменно, — сказал, отодвигая чашку. — Квартиру продадим, возьму свою долю. Снимать буду ближе к офису.
Слушала этот деловой тон, глядя на потёртую клеёнку. Двадцать лет — и вот итог. Горечь подступила к горлу, но плакать перед ним не стала.
— Ладно, — кивнула. — Развод так развод.
Где-то внутри шевельнулось облегчение. Страшно остаться одной под пятьдесят, но страшнее жить в пустоте.
У мамы в хрущёвке
Рванула к маме в старую пятиэтажку. Она обняла, усадила за кухонный стол с эмалированным чайником.
— Может, передумает? — спросила, наливая чай в кружку с облезлым оленем. — С отцом твоим тоже чуть не разбежались…
— Игорь… — начала и замолчала.
За окном торчал облезлый тополь. Каждую весну он зеленел, будто воскресал. «Может, и нам бы ожить?» — мелькнуло. Но желания возвращать прошлое не было.
Чудо в горшке
Вернувшись, обнаружила: Игорь съехал, оставив коробки с книгами. Подошла к кактусу — на сморщенном стеб
