Своего сына я родил поздно — в сорок. В роддоме мне сразу повесили ярлык: «старородящий». Тогда это задело, но сейчас я понимаю — в этом возрасте ты по-настоящему осознаёшь, что такое отец. Ты уже не мальчишка, а мужчина с жизненным опытом, твёрдыми принципами и ясным пониманием, чего хочешь. Миша стал для меня смыслом жизни, я полностью погрузился в его воспитание и, честно говоря, ни разу не пожалел.
Он рос тихим, рассудительным пареньком. В отличие от отпрысков моих друзей, не закатывал истерик, не требовал звёзд с неба. Все говорили: «Тебе повезло, у тебя золотой ребёнок». И, казалось бы, может ли что-то пойти не так?..
Но потом начался переходный возраст. В четырнадцать лет Миша изменился до неузнаваемости. Бесконечные претензии, бунт, агрессия на пустом месте. Друзья утешали: «Все через это проходят, перерастёт». Я терпел. Ждал. Но становилось только хуже.
К шестнадцати мой когда-то ласковый сын стал чужим. Он пропадал по ночам, прогуливал уроки, скатился на двойки. Я не спал ночами, не зная, как вернуть его, как достучаться. А впереди был выпускной — событие, к которому я так готовился. Купил себе строгий, но солидный костюм. Глядя в зеркало, думал: да, возраст уже не тот, но я всё ещё крепок. Хотелось с гордостью стоять рядом с сыном в этот важный день.
Но когда Миша вернулся с репетиции вальса и увидел меня в этом костюме, сжал губы и… фыркнул.
— Это ты куда собрался? На пенсионерское собрание?
Я опешил:
— Как куда? На твой выпускной, естественно.
— Пап, ты выглядишь как дед в этом мешке. Не позорься. И меня не позорь. Лучше вообще не приходи.
Сперва я не понял. Потом просто опустился на стул. Комната поплыла перед глазами. В висках стучало, в груди — ком из гнева и обиды. С трудом выдавил:
— Тебе… стыдно за меня?..
— Да нет, просто… ну, ты слишком… старый. Все отцы будут моложе, а ты…
— Я всё для тебя! Я тебя родил, когда другие в моём возрасте уже внуков нянчат! — вырвалось у меня.
Он отвернулся, пожал плечами и ушёл в свою комнату. А я остался сидеть. По щекам текли слёзы, а в голове крутилось: все эти годы, все усилия — напрасны? Бессонные ночи, переживания, забота — ничего не значат, если в его глазах ты — «позор».
Выпускной прошёл без меня. Я сидел дома, слушал, как за окном стрекочут кузнечики, и гладил тот самый костюм, который он назвал «дедовским». Было горько. Но даже сейчас, если мой сын придёт ко мне с бедой, с разбитым сердцем, с раной на душе — я снова обниму его. Потому что я его отец. Даже если ему сейчас этого стыдно.
