Недавно, после всех хлопот с внуками, моя дочь Лида бросила мне в лицо: «Ты плохая бабушка! Тебе наплевать на Сашу и Марину!»
Я стояла на кухне, сжимая в руках мокрое полотенце, и чувствовала, как дрожат пальцы. Выход на пенсию оказался не покоем, а внезапной пропастью. Тридцать лет будильников, авралов на заводе «Красный Октябрь», беготни с сумками из «Ашана» — и вдруг… тишина.
Первые дни я металась по квартире, как таракан без усов: мыла полы, перебирала баночки в холодильнике, даже гладила старые занавески. Потом вдруг осознала — я не прислуга. Не для этого копила силы все эти годы.
Внутри скрежетало: «Ты должна! Ты обязана!» Но однажды, заваривая «со слоном» у окна, я поймала себя на мысли: а кто сказал? Кто решил, что мои годы — это только пельмени для зятя и памперсы для внучки?
Я вспомнила про чемодан книг, пылящийся на антресолях. «Тихий Дон», запрещённые в молодости Бродский и Ахматова. Теперь можно! Я разваливалась в дедушкином вольтеровском кресле, втягивала носом запах страниц и… разрешала себе не дочитывать до конца, если не нравилось.
Потом случились суставы. Колени хрустели, как снег в феврале. Врач в поликлинике на Щербаковской буркнул: «Движение или инвалидность». Я выходила во двор — сначала до лавочки, потом до берёзки у детской площадки. Через месяц уже доходила до парка Горького, где старухи из нашего дома травили сплетни. Я просто шла мимо, вдыхала воздух и чувствовала: тело, хоть и дряхлое, но ещё моё.
Я научилась проживать дни как праздник. Утро — кофе с пенкой и «Российская газета». Вечер — плитка «Алёнка» под «Поле чудес». Иногда просто стояла у окна, следя, как солнце красит панельные дома в розовый.
«Мама, ты вообще чем занята?» — шипела Лида, забирая детей. А я смотрела на её накрашенные ногти и думала: «Дочка, я занята жизнью».
Вязание стало откровением. Первые носки вышли кривыми, как жизнь. Но когда внук Сашка закричал: «Баб, это как у космонавтов!» — я поняла: красота не в идеальности, а в тепле этих колючих ниток.
Пенсия — не конец. Это как пересадка с автобуса на электричку: другой ритм, другие виды за окном. Я больше не бегу, не задыхаюсь. Иногда просто сижу и слушаю, как тикают часы — те самые, когда-то подаренные к 8 Марта.
Если кто-то прочтёт это — знайте. Ваши годы принадлежат вам. Даже если весь мир кричит «Ты должна!», можно шепнуть: «Нет. Теперь я живу». И это не эгоизм. Это наконец-то свобода.