Я не взяла ребёнка из детского дома. Я забрала чужую бабушку из дома престарелых — и ни о чём не жалею.
Когда люди слышат, что кто-то усыновил ребёнка, все кивают с одобрением, восхищаются. Это благородно, трогательно, вызывает уважение. А если я скажу, что сделала нечто подобное, но совсем другое? Я не пошла в детдом — я пришла в дом престарелых. И увела оттуда чужую старушку. Не родную, не знакомую. Совсем чужую, брошенную всеми. И вы не представляете, сколько людей после этого покрутили пальцем у виска.
— Ты рехнулась? Сейчас и так тяжело, своих детей двое, ещё и бабку чужую в дом притащила? — вот что я слышала чаще всего. Даже подруги не поддержали. Даже соседка Людмила Петровна, с которой мы частенько чаёвничали во дворе, только брови нахмурила.
Но я не стала никого слушать. Потому что знала — поступаю правильно.
Раньше нас было четверо: я, мои две дочки и моя мама. Жили душа в душу, заботились друг о друге. Но полгода назад мамы не стало. Это была боль, которая до сих пор ноет внутри. Пустота в квартире, в сердце, в мыслях. Пустое место на диване, тишина на кухне по утрам, где раньше звучал её смех… Мы остались втроём, и стало так одиноко.
Шло время. Боль притупилась, но чувство потери — нет. И однажды, проснувшись, я вдруг поняла: у нас с девочками есть дом, есть тепло, есть руки, готовые обнять. А где-то там, в четырёх стенах, сидит человек, которого никто не ждёт. Почему бы не поделиться теплом с тем, кто в нём так нуждается?
Тётю Нину я знала с юности. Это была мама моего друга детства Игоря. Добрая, весёлая женщина, которая угощала нас пирожками и смеялась, как ребёнок. Но с Игорем случилась беда — к тридцати он запил. Сильно, беспробудно. А потом… потом он отобрал у матери её квартиру, продал, пропил деньги и сбежал. А Нина оказалась в доме престарелых.
Мы с дочками иногда навещали её. Привозили яблоки, печенье, домашние пироги. Она всё так же улыбалась, но в её глазах поселилась тоска — одиночество и стыд. И тогда я решила — не оставлю её там. Мы обсудили это дома. Старшая дочь, Катя, сразу согласилась, а младшая, пятилетняя Маша, радостно закричала: «У нас опять будет бабушка!»
Но вы бы видели, как заплакала Нина, когда я предложила ей переехать к нам. Она сжала мои руки и не могла сдержать слёз. А когда мы забирали её из дома престарелых, она была похожа на ребёнка — с одним узелком, дрожащими пальцами и такой благодарностью во взгляде, что у меня комок подкатил к горлу.
Теперь мы живём вместе уже три месяца. И знаете, я до сих пор удивляюсь, сколько в этой женщине сил. Каждое утро она встаёт раньше всех, печёт оладьи, варит кисель, прибирается. Она словно ожила. Мы с девочками шутим, что бабушка Нина — наш вечный двигатель. Она играет с Машей, рассказывает сказки, вяжет носки, шьёт платья куклам. Дом снова наполнился жизнью.
Я не героиня, нет. Я не пыталась совершить подвиг. Просто поняла — когда теряешь родного, кажется, что его уже никто не заменит. Но это не так. Добро возвращается. И если в этом мире не стало одной бабушки, которая пекла твои любимые пироги, может, стоит подарить дом другой, оставшейся одной?
Да, я не взяла ребёнка из детдома. Но я забрала бабушку из забвения. И, может быть, в этом не меньше любви.
