Когда Алина выходила замуж, она твердо знала: свекровь мамой называть не станет. Подруги шептали про “вторых матерей”, про душевную близость, но Алина лишь отмахивалась — “Мама у меня одна, та, что родила и вырастила”.
Её свекровь, Елена Дмитриевна, женщина с железной выдержкой, но без капли злобы, помогала молодым: деньгами, советами, а позже и на первый взнос за квартиру в Казани копила. Не лезла в их жизнь, не учила, но держалась с холодноватой строгостью.
Алина отвечала тем же — никаких “мам”, только “Елена Дмитриевна”, только “вы”. Вежливо, но так, будто между ними выросла ледяная стена.
Как-то раз, за чаем в её квартире, свекровь вдруг произнесла:
“Можешь на “ты” перейти. Или… как тебе удобнее”.
Алина напряжённо усмехнулась:
“Нет, уж лучше по-старому”.
Года шли, всё оставалось по-прежнему — отчуждённо, но мирно. Пока не пришла пора жениться их сыну, Дмитрию. Его Ольга — добрая, солнечная девушка — сразу пришлась семье по душе. И вот, на свадьбе, принимая подарок, вдруг обняла Алину и прошептала:
“Спасибо, мамочка”.
Сначала списали на эмоции. Но наутро Ольга снова так обратилась к ней. И что-то в Алине ёкнуло. Казалось бы, просто слово — но оно грело, как печка в деревенском доме.
Через неделю Алина не выдержала — наняла такси и поехала к Елене Дмитриевне. Взяла с собой новое полотенце — якобы повод.
Чайник только закипел, когда Алина, сама не ожидая, выдохнула:
“Мам, да не суетись ты — давай просто посидим”.
Она осеклась. Слово вырвалось само, будто прорвало плотину. Свекровь — нет, мать — подняла на неё глаза. В них стояли слёзы, но такие тёплые, будто впервые за долгие годы оттаяли.
Обратно Алина шла пешком. В груди было легко, будто сбросила тяжёлый рюкзак, таскаемый годами.
Так она поняла: иногда одно слово — ключ от двери, которую сам же и заколотил. А за ней — не чужая тётя, а родная душа.
