Моя мать серьёзно больна, но я не чувствую к этому ни жалости, ни печали. Она этого заслужила.
В нашем доме живёт старушка по имени Тамара Ивановна. Всю жизнь она была душой подъезда — принесёт соль, поможет донести сумки, выслушает, если кому-то плохо. Когда мать слегла, Тамара Ивановна без лишних слов взялась за дело: сидела с ней, когда я был на смене или отводил детей в школу, варила бульоны, убиралась. Благодаря ей мама хоть немного окрепла.
А потом Тамара Ивановна сама слегла — и куда хуже. Врачи настаивали на госпитализации. До этого я думал, что у неё никого нет — ни детей, ни родни. Оказалось, есть: сын — топ-менеджер в нефтяной компании, дочь — владелица сети салонов красоты, пятеро внуков. Живут в достатке, в элитных домáх. Но за все годы я ни разу не видел, чтобы кто-то из них зашёл к ней просто так, без дела.
Когда Тамару Ивановну положили в больницу, её дочь Лика приехала собрать вещи. Я встретил её на лестничной клетке, предложил помощь, хотел подсказать, что может понадобиться в палате. Её ответ срезал меня наповал:
— Не твоё дело. Привезла, что в списке указали, и хватит. Пусть рада, что вообще приехала.
Я онемел. Как можно вот так — без капли тепла, без попытки хотя бы спросить, как она? Привезти сорочки да тапочки и смыться, будто отработал смену.
После работы я каждый день заходил к Тамаре Ивановне, читал газеты вслух, приносил домашний борщ, старался отвлечь от больничных стен. А вечером, лёжа в темноте, снова и снова вспоминал ЛИ весь этот циничный мир сжимался в комок в горле, пока я смотрел на потрескавшийся больничный потолок.
