Я не могу его бросить. Он приносит столько хлопот… и столько нежности.
Я не могу оставлять его одного надолго. Не из-за того, что он нахулиганит или доставит неудобства — просто он скучает. Скучает так сильно, что либо отказывается от еды, либо начинает рыть ямы вдоль забора, словно пытаясь докопаться до меня. А когда яма становится достаточно глубокой, он аккуратно складывает туда мои вещи — домашние тапочки, зарядку от телефона, очки — зарывает и сторожит, будто это самое дорогое, что у него есть.
У него эпилепсия. Врождённая. Он живёт с этим с самого детства. И я — тоже. Уже десять лет каждое утро и вечер я даю ему таблетки. Нет, он их не любит. Ни в каком виде. Ни в фарше, ни в кусочке колбасы, ни даже в самом лакомом угощении. Поэтому мне приходится садиться рядом, брать его морду в ладони, класть лекарство на корень языка и ждать, пока он проглотит. Он смотрит на меня так, будто всё понял, будто смирился — а потом делает вид, что всё в порядке, уходит в комнату, чтобы незаметно выплюнуть таблетку под диван. И возвращается с виноватым взглядом: «Прости, опять не получилось».
Во время приступов он пытается дотянуться до моей руки и лизнуть её, словно говорит: «Прости, что не могу сейчас тебя защитить». Я вижу, как он борется, как старается оставаться сильным в моих глазах, — и сердце сжимается.
Он тихо рычит, если кто-то из домашних повышает на меня голос. Его преданность безгранична. А если я валюсь с ног после смены, он ложится рядом и сторожит, не уходит даже на прогулку, когда его зовут.
От него летит шерсть. Даже после идеальной уборки она всё равно появляется в самых неожиданных местах — на одежде, на еде, на подушках. Но я уже привыкла. Это его шерсть. Она как напоминание, что я ему нужна.
Он забавно просится на руки. И я бросаю все дела, сажусь на пол, обнимаю его, кладу голову ему на спину. Поднять сорок килограммов чистой любви невозможно. Но прижать к себе — обязательно.
С ним нужно гулять. Очень много. И даже если ноги отваливаются, даже если глаза закрываются от усталости, я собираюсь, беру поводок и иду. Потому что он ждёт. Потому что для него это не просто прогулка — это время, когда мы вместе, и этого достаточно.
Он не говорит, не спорит, не учит жизни. Он не зарабатывает деньги и не помогает по дому. Не подаёт инструменты, не вкручивает лампочки, не рассуждает о политике. Он просто рядом. Молча. С верой, с преданностью, которую не каждый человек способен понять.
Он просто есть. С мокрым носом, добрыми глазами и тяжёлым вздохом, когда я ухожу. И с безумной радостью, когда возвращаюсь. Его любовь — не за что-то. Она просто есть. Без условий. Без требований.
И когда хочется плакать, когда руки опускаются, когда всё кажется бессмысленным — я смотрю на его морду. Его глаза спрашивают: «Ты в порядке?», и я вдруг понимаю: да, я не одна. У меня есть он.
«Если подобрать собаку с улицы, накормить и приласкать, она никогда тебя не предаст. Вот в чём разница между собакой и человеком», — писал Марк Твен. Теперь я точно знаю, о чём он говорил.
Я не могу его бросить. Потому что без него жизнь была бы тише… и беднее.
