«Она даже спасибо не сказала, что я с её ребёнком сидела, да ещё и лгуньей назвала» — голос Анфисы Петровны дрожал от обиды.
— Не железная я, — вздыхала Анфиса Петровна, проводя ладонью по поседевшим волосам. — Шестьдесят пять уже стукнуло, здоровье не то, а хлопот будто прибавилось. Помогать не отказываюсь. Внучку Людочку нянчить — радость. Но когда за доброту в ответ слышишь упрёки, сердце кровью обливается.
Сын её, Никита, тридцати трёх годов. Жена его, Лида, на три года моложе. Живут душа в душу, больше десяти лет вместе, но тёплых отношений между свекровью и невесткой так и не сложилось. Держались вежливо, без ссор, но и без душевной близости.
Поначалу Анфиса Петровна искренне радовалась, узнав, что у них будет ребёнок. Внучку свою, Людмилку, полюбила с первого взгляда. Девочка весёлая, светловолосая, к бабушке так и льнула. Сын с женой не просили, но Анфиса сама предлагала: и вечером посидеть, и из садика забрать, и к себе на выходные взять.
Но со временем помощь перестали ценить. Внучку стали привозить всё чаще. И в выходные, и в праздники, а то и просто среди недели. А однажды Лида и вовсе заявила: перед школой пусть у бабушки живёт, в садик ходить не будем.
— Устала я, признаться. Не отказываюсь — но годы уже не те, то давление скачет, то суставы ноют. А тут и накорми, и развлеки, да ещё и буквы учи. Людка ведь не малышка — шесть лет, характер проявляет, внимания требует, — вспоминала старушка. — Но я старалась. Люблю же.
А потом случилось то, из-за чего всё и разладилось. Волосы. У Людки были густые, длинные, ниже лопаток. Ухаживать за ними — целое дело: мыть, сушить, расчёсывать, заплетать — на час точно. А у Анфисы в сельском доме даже фена не водилось.
— Я не настаивала! Просто спросила: «Может, чуть-чуть подстрижём?» А Людка сама захотела. Я думала, мама разрешила. А она… — голос Анфисы Петровны задрожал. — Она позвонила, кричит, что я вру, что ребёнка настраиваю, что манипулирую.
Скандал разгорелся, когда Лида увидела дочь. Волшебная коса исчезла — теперь локоны едва до плеч. Невестке будто мир рухнул. В её глазах свекровь стала злодейкой, которая подрывает её материнский авторитет.
— Да что же это такое? — горестно качала головой Анфиса Петровна. — Неужели я заслужила такое? Я ведь и ножниц-то в руках не держала. Людку подстригла соседка, пока я в лавку сбегала. А виновата — я. И Никита молчит. Даже не звонит.
Запрет видеть внучку стал для Анфисы Петровны ударом. Девочка скучает, тянется к ней, а она даже узнать не может, как у неё дела. И всё из-за пустяка, который раздули до предательства.
— Может, надо было строже быть. Или молчать, делать вид, что всё хорошо. Но сил моих больше нет. Я как могла старалась. А теперь вот так… — слёзы катились по морщинистым щекам.
На комоде в горнице до сих пор стоит рисунок, который Людка подарила ей прошлой весной. Там солнце, берёзки и они — бабушка с внучкой, рука в руке. Анфиса Петровна каждый день смотрит на него и шепчет: «Прости меня, родная. Я люблю тебя, как прежде».