Мой сын приходит ко мне украдкой, чтобы жена не узнала… А когда-то я отдала ему всё.
Всю жизнь я растила сына одна. Случилось так, что отец Саши не захотел ни семьи, ни обязательств. Когда малыш появился на свет, он и вовсе исчез — сначала пропадал по ночам, потом уходил «с друзьями», а однажды не вернулся совсем. Так я осталась одна с грудным ребёнком и пустотой внутри, которую нужно было залечить не слезами, а работой.
Родители стали моей опорой. Без них я бы не вытянула. Отец таскал дрова, складывал печь, а мама варила борщи, качала коляску, сидела с внуком, когда я валилась с ног. Мы выжили. Я устроилась в ателье, шила на заказ, брала подработки — всё ради Сашеньки, чтобы он ни в чём не нуждался.
Сын вырос добрым парнем — отзывчивым, ласковым, с открытой улыбкой. Когда пришла пора в армию, я не спала ночами, боялась, что потеряю его. Но через знакомых устроила так, чтобы он служил недалеко от нашего города в Нижнем Новгороде. Каждую неделю ездила к нему, а командир иногда отпускал на побывку — домой, ко мне, под мамин кров.
После армии он поступил в институт. И тут всё поменялось. Он встретил Дашу. Впервые увидела её на празднике — статная, с высоко поднятым подбородком, взгляд оценивающий, будто она уже всё про всех решила. Саша светился рядом, как мальчишка. А она улыбалась вежливо, холодно, словно незнакомым.
Сразу поняла: она не хочет меня в его жизни. Ни меня, ни бабушку, обожавшую внука. Даша будто не слышала, когда я говорила: «Я не соперница. Я — мать. Ты — его любимая. Это разные вещи». Но она словно соревновалась. И выигрывала.
Перед свадьбой я отдала им свою квартиру. Двухкомнатная «хрущёвка» в Дзержинске. Не роскошь, но своя, родная. Сама перебралась к маме, потому что Саша уговаривал: «Мамуль, так будет лучше». Я верила. Думала — это нас сблизит.
Сначала была благодарность. Потом — ремонт. Даша выкинула всю мебель, переклеила обои, даже выбросила мои старые люстры. Ни одной вещи, напоминающей, что тут жила его мать. Я молчала — ну, молодым своя жизнь. Хотя было обидно.
Через год родилась Надюша. Первая внучка. Я счастлива была! Привезла им подарки — распашонки, плед, шапочки… Даша принимала всё свысока, с угловатой улыбкой, будто делала одолжение, пуская меня на порог. Сначала разрешала видеться раз в неделю. Потом заявила:
«У вас кошки. У Нади может быть аллергия. Больше не приходите».
Да, у мамы две кошки. Старые, домашние, на улицу не выходят. Мы стирали одежду, гладили, но и этого хватило для отказа. Внучку и теперь видим только в парке, в коляске. Да и ту Даша не даёт везти — сама крепко держит ручку, с тем же холодным взглядом.
Сашу теперь почти не видим. Приходит тайком — на полчаса, между работой. Смотрит на часы, нервничает. Однажды спросила:
«Сынок, ты чего? Ты же мужчина, что за дела?»
Он напряжённо улыбнулся:
«Мама, Даша кормит грудью. Нельзя её нервировать. Вдруг молоко пропадёт… Я просто не хочу ссор. Всё ок».
Поняла — врёт. Через полгода Надя перейдёт на каши, а у них найдётся новая отговорка. Он стал чужим. Будто не я растила его. Не я сидела у кровати, когда у него горели щёки. Не я носилась по части, пока он маршировал в кирзачах.
Теперь он живёт в страхе. Боится, что жена нахмурится. Что скажет лишнее. Он будто не муж, а провинившийся школьник перед строгой учительницей.
Я молчу. Не упрекаю. Но сердце рвётся на части. Потому что понимаю: всё, что отдала — любовь, дом, здоровье — теперь ничего не значит. Рядом с ним женщина, для которой не важно ни его прошлое, ни его род.
Мне не нужны подарки. Не жду благодарности. Хотела лишь видеть его счастливым. А вижу, как он боится. И это — самая страшная боль для матери.