Нежданный малыш, скрепивший нашу семью
У нас никогда не было больших денег. Я до сих пор помню, как мама радовалась, когда соседи приносили нам детские вещи. Сначала их носила я, потом — моя младшая сестра Катя. Новые наряды были редкостью, и каждая такая обновка становилась для нас с сестрой маленьким чудом. Мама держала ларёк на рынке, едва сводя концы с концами, а ещё постоянно приходилось отбиваться от проверок — то санэпидемстанция, то налоговая.
Но хуже чиновников были местные “крыши”, которые требовали дань за “спокойствие”. С ними разбирался папа — он работал в милиции и умел ставить таких типов на место, проводя с ними “профилактические беседы”. Его пытались подкупить, но он не гнулся, в отличие от некоторых коллег, которые быстро “продавали погоны”.
Зарплата у отца была скромная, да и график — хоть стой, хоть падай: то ночной вызов, то задержка на работе. Возвращался уставший, молча пил чай и сразу спать.
Мы с Катей быстро стали самостоятельными. Я, как старшая, научилась рано готовить, убираться и присматривать за сестрой, чтобы мама могла хоть немного отдохнуть после тяжелого дня.
А потом был тот вечер, когда мама за ужином неожиданно объявила:
— Сегодня удачно день прошёл, кое-что отложила. Девчонки, собирайтесь — едем на море, хоть на недельку развеемся! Сашка, ты уж как-нибудь выпроси отпуск, хоть на семь дней!
Папа только бровью повёл:
— Начальство обрадуется… Ладно, будем выкручиваться.
Я тогда не понимала, что значит “выкручиваться”, но звучало это как какое-то важное взрослое дело.
Всё получилось. Мы поехали на море, и это было самое счастливое время: никто никуда не торопился, целыми днями загорали, купались, ходили в парк. С Катей объедались пломбиром, а родители смеялись и называли нас “сладкоежками”. Вернулись домой отдохнувшие, но через месяц родители начали ссориться.
Ругались каждый день. Папа кричал, что мама совершает ошибку, если не передумает. Мама оправдывалась, но не соглашалась, а отец твердил про “решение вопроса” в больнице. Сначала я не понимала, о чём речь, но, подслушав их ночной разговор, всё прояснилось: мама ждала ребёнка. Отец был против и настаивал на том, чтобы “избавиться”, хоть и не говорил это слово прямо.
Мама ходила подавленная, часто плакала втихомолку. Бросить работу она не могла, так и таскалась на рынок с тяжелым животом.
Потом к нам стала зачастить бабушка, папина мать. Она тоже уговаривала маму “образумиться”. После её визитов мама плакала ещё сильнее. Однажды я не выдержала, подошла, обняла её и сказала, что знаю всё и очень хочу брата или сестрёнку. Пообещала помогать и не просить ничего лишнего. Катя тут же подхватила: “И я!”. Мама обняла нас и расплакалась, но теперь это были слёзы облегчения:
— Родные мои, как же я без вас?
С того дня она словно окрепла. Отец, видя, что мама не передумала, стал срываться и начал приходить пьяным.
В такие ночи мама ложилась с нами: с Катей на моей кровати, а я перебиралась к сестре.
А потом маму увезли в роддом. Отец был на работе. Когда её увозили, она потрепала нас по головам:
— Ну, девчонки, поехала за вашим братиком!
Через пару часов вернулся папа. Узнав, что мама в роддоме, схватил такси и рванул туда. Вернулся под утро, уставший, но сияющий:
— Тётки, у нас пацан! Через пару дней мама с Вовой будут дома!
Мы с Катей завопили от радости — и из-за брата, и потому что папа снова стал самим собой. Вова действительно всех помирил: даже бабушка оттаяла. Когда мы всей семьёй забирали его из роддома, было видно — этот малыш всех нас склеил.
