Когда-то, давным-давно, мы с Марфой обручились, уже перешагнув тридцатилетний рубеж. Первые три года супружества текли мирно — и в сердечных делах, и в денежных. Марфа служила в солидной конторе, получая немалые деньги. Мой достаток был поменьше, но никогда не служил камнем преткновения. Жена моя не кичилась своим заработком, и мы вместе рассчитывали бюджет, складывая общие доходы.
Но вот родилась у нас дочка Акулина, и Марфа ушла в отпуск по уходу. Тут же казна наша поскуднела. Хотя казённые выплаты и помогали, но куда там до прежних её прибавок да надбавок! Теперь весь груз содержания семьи лег на мои плечи. Из кожи вон лез, а денег всё равно не хватало — то на лечение Марфы после родов, то на Акулину, то, как назло, на психолога пришлось тратиться, ибо женина хандра после родов затянулась.
Полагал я, что года через два Акулина в ясли пойдёт, а Марфа на службу вернётся. Однако, как заикнулся я об этом, жена объявила, что рано ещё — мол, дитя не готово к чужим людям, требует материнской заботы.
А тут ещё тёща моя, Аграфена Степановна, нос свой сунула. Как-то раз, нагрянув в гости, возопила:
— Мать должна с дитём сидеть, пока в школу не пойдёт, а муж — семью кормить! В яслях-то одни сопли да хвори, не дай бог внучку мою там покалечат!
Словно обухом по голове. Конечно, мы с Марфой не враги своему ребёнку, но и без её заработка житьё становилось тугим. Другие-то наши знакомые детей в сады отдавали — и ничего, ребятишки и общались, и к учёбе готовились, да и матери на работу выходили, казну пополняли.
Пробовал я Аграфене Степановне объяснить, да только коса на камень нашла. Отношения испортились. То она мне попрекает, что мало денег в дом тащу, то я ей говорю, чтоб в наши дела не лезла.
Шли дни, а в доме напряжение росло. Марфа металась меж угождением матери и пониманием нашей нужды. А я чувствовал себя, как волк в капкане — и не вырваться, и не остаться.
Однажды, когда Акулина уже спала, мы с Марфой за чаем разговорились. Я высказал, как тяжко мне одному семью тянуть, как страшусь за завтрашний день. А Марфа, слезами умываясь, призналась, что устала от материнских приговоров, что разрывается между долгом перед семьёй и дочерней покорностью.
Тогда и положили мы с ней: будем жить своим умом, не оглядываясь на чужие речи. Марфа потихоньку к работе готовиться стала: резюме поправила, с бывшими сослуживцами связалась, варианты искала — хоть на полставки, хоть из дому, лишь бы и Акулине время уделять.
Аграфена Степановна сначала ворчала, да потом смирилась. Видит — внучка растёт здоровая, весёлая, а мы с Марфой окрепли духом, твёрдость в решениях обрели.
Тот период стал для нас испытанием, но вышли мы из него сплочённее прежнего. Поняли главное: лишь нам решать, как жить да детей растить.
