Жизнь преподносит иногда такие сюрпризы, что потом весь мир кажется с ног на голову. Виктор Петрович Соболев, депутат городской думы и человек с весом в обществе, привык жить по графику — всё рассчитано, под контролем. Но тот морозный день в январе перевернул его жизнь куда сильнее, чем все его политические решения за много лет.
Жалоба в приёмную сначала показалась ерундой — женщина писала, что коммунальщики испортили её любимую клумбу возле дома. Секретарша шепнула: “Дама не простая, Виктор Петрович. Лет пятьдесят, а выглядит на тридцать пять. Владелица нескольких салонов красоты. И многодетная мать, между прочим.” Имя — Светлана Михайловна — будто ёкнуло где-то внутри.
“Знаешь, — крякнул он, — у меня в молодости была девушка с таким же именем. Красавица, из простых. Любил, как последний дурак. Но…”
Он замолча. Тридцать лет назад он был просто Витей. Его фамилия Соболев звучала гордо, а родители — люди старой закалки — ждали от него наследника и невесту “из своего круга”. Света не подходила. Бедная, но с ангельским лицом и добрым сердцем. Он женился наперекор всем. Но через два года бездетного брака сдался под давлением: “Раз не рожает — брось”. Не хотел оставить её совсем без ничего, поэтому купил квартиру. Только не в родном городе, а в другом — подальше от пересудов. С тех пор ни разу не виделся.
Когда служебная машина подъехала к дому, у Виктора Петровича сердце ёкнуло: у калитки стояла она. Та самая Света. Постаревшая, но ещё красивее — как дорогой антиквариат. Узнал сразу, но сделал вид, что нет.
“Ребята, останьтесь здесь. Я сам разберусь.”
Она тоже узнала его сразу.
“Витька? Думала, не ты. Как там твоя знаменитая фамилия? Или сменил на что покруче?”
Он потупился.
“Да. Теперь Смирнов. В девяностых пришлось. Для карьеры.”
“Опять ради фамилии… Ради рода… Ничего не изменилось.”
Разговаривали за чаем. Света позвала его в дом, а Виктор Петрович украдкой осматривался — одна ли она, замужем ли… Тут зазвонил телефон. На экране — “Дима”. Она ответла мягко:
“Привет, сынок. Всё нормально. Да, да, с адвокатом разобрались. Обниму, перезвоню позже.”
Когда она положила трубку, Виктор Петрович был белее мела.
“Он… он курносый… как я в его годы. Это мой сын?”
Света вздохнула.
“Да. Через месяц после того, как ты ушёл, узнала, что беременна. Хотела избавиться, но врач отговорил. Потом он, кстати, стал моим мужем. Вырастил Димку, как своего. Но я сказала правду — кто ты. Знает. Но отцом считает другого. Того, кто был рядом. А не того, кто сбежал.”
У Виктора Петровича задрожали губы. Впервые за много лет он понял — всё, что делаешь, возвращается. И не всегда так, как хочется.
“Если хочешь поговорить — попробуй. Но не жди, что он тебя обнимет. Сын уже взрослый. Сам решит.”
Когда он вернулся к машине, помощники не понимали — что могло случиться за десять минут у разгромленной клумбы?
Виктор Петрович сел, вытер лицо и коротко бросил:
“Запишите: клумбу восстановить за неделю. И пусть все помнят — за всё, что делаешь, придётся отвечать. Иногда — через десятки лет.”
