«Мы решили лишить детей наследства. Пусть это станет для них уроком»
Мы с Алиной всегда хотели быть хорошими родителями. Не деспотами, не нравоучителями, а просто людьми, на которых можно положиться. Растили сына и дочь в тепле и заботе. В доме царило взаимопонимание: не лезли в их телефоны, не следили за каждым шагом, не орали, не унижали. Все вопросы решали за разговорами за столом, без скандалов. Я думал, что так и надо воспитывать — с доверием. Теперь же вижу: дети восприняли нашу мягкость не как мудрость, а как наивность.
Может, надо было держать ухо востро. Жёстче. Но разве можно подозревать близких? Своих долго видишь через розовые очки. Мы не замечали, как дети становились чёрствыми, равнодушными, корыстными. Не хотели в это верить. И зря.
Однажды я слег с температурой. Дочь об этом не знала. Ей было 17. Она привела подругу и прошла на кухню. Достала бутылку вина, и начался разговор, который я не забуду никогда.
Сначала — обычный треп. Потом я услышал:
— Мы с братом опять стащили из кошелька у отца пару тысяч. Даже не хватился. Ну и лохи же наши родители — ничего не замечают…
У меня перехватило дыхание. Сердце сжалось. Моя дочь, которая называла меня «папуля», обнимала и целовала, теперь говорила обо мне, как о пустом месте. Хамила, смеялась, издевалась над нами с Алиной. И я вдруг осознал — это не просто болтовня. Это правда, которую я раньше не хотел видеть.
Я вошёл на кухню. Подруга заметила меня первая и замолчала. Дочь продолжала, пока не услышала мои шаги. Обернулась — и побелела. В глазах — испуг воришки. Мы молча посмотрели друг на друга. Я взял воду из холодильника и вышел.
В тот же вечер я сменил замок в спальне. Когда Алина вернулась, я ей всё рассказал. Смягчил, как мог. Она плакала. Потом призналась, что давно чувствует отчуждение, но надеялась — переходный возраст, перерастёт.
Дети, конечно, быстро сообразили, что мы в курсе. Начали играть в любящих: «мамочка», «папочка», забота, помощь. Но нам хватило. Через пару месяцев маски слетели. Холодные взгляды, закрытые двери, равнодушие. Перестали даже притворяться.
Когда сыну стукнуло 18, мы с Алиной продали трёшку в центре, купили детям двушку, но оставили её на себя. А себе взяли дом в Подмосковье, достроили за год. Стали жить для себя. А дети… Они о нас забыли.
Ни звонков, ни визитов. Только когда нужны деньги — «пап, помоги». Точка. Мы поняли: в них нет любви. Только расчёт.
Тогда мы решили окончательно: завещание переписали. Всё — дом, землю, сбережения — отдадим детдому. Пусть достаётся тем, кто ценит добро, а не тем, кто считает его обязанностью.
Может, когда-нибудь они поймут. Поймут, что родители — не дойная корова. Что доверие — не глупость. Что любовь — не слепота.
А пока мы живём. Тихо. Спокойно. С уверенностью, что поступили правильно.
