Свекровь едва не разбила нашу семью из-за одержимости внуками
Мы с Надей расписались без лишней помпы, просто, по-семейному, как оба мечтали. Потом устроили себе тихий медовый месяц в Подмосковье, а после вернулись к обычным будням, наполненным любовью и планами. Почти год мы жили душа в душу, пока в наше счастье не ворвалась Тамара Семёновна — мать Нади.
Сначала её визиты были редкими, почти ненавязчивыми. Приходила ненадолго, приносила пироги, оглядывала квартиру — будто проверяла порядок. Но постепенно её посещения участились. Она задерживалась на часы, приходила без предупреждения, могла ввалиться среди ночи. Объясняла просто: «Вы на работе, а я посижу, суп сварю — вам же легче». Вроде забота, но сердце подсказывало: это лишь предлог.
Надя утешала: «Мама скоро остынет, это ненадолго». Я верил, но становилось только хуже. Свекровь вела себя как хозяйка: переставляла мебель, ворчала на наш уклад, а потом и вовсе стала являться с запасным ключом, который Надя якобы дала ей «на всякий пожарный» ещё до свадьбы.
Единственным спасением были выходные. Хотя бы субботу и воскресенье мы проводили без её присмотра. Но и это длилось недолго. Тамара Семёновна начала приезжать на рассвете, будто назло. Порой я задерживался на работе, лишь бы не идти домой, где каждый шаг — как на иголках. В выходные сбегал к друзьям или родителям в Люберцы. Надя отказывалась ехать, ссылаясь на дела. Я знал — дело в матери.
Между нами выросла незримая стена. Я чувствовал себя лишним в собственной квартире, будто жить втроём — норма. Когда я попытался поговорить с Надей, она кивала: «Да, надо что-то решать…» Но ничего не менялось. Мать продолжала хозяйничать, а жена будто разрывалась между мной и ею.
Я начал думать о разводе. Мы молоды — можно начать всё с чистого листа, без этого удушья. Но страшно было признаться даже себе. Всё ещё теплилась надежда — авось образуется?
Последней каплей стало воскресное утро. Ещё не рассвело, когда в дверь начали долбить. Открываю — Тамара Семёновна. Без приветствий, с порога: «Что за семья без детей? Год уже живёте, а коляски не видно! Я вам пол мою, борщи варю, а ты, зять, по друзьям шляешься, а Надька одна сидит! Может, уже ребёнка заведёте?!»
Я стиснул зубы, но не выдержал:
— А когда, по-вашему, нам его заводить, если вы тут днём и ночью? Прямо при вас, что ли? Спасибо, хватит. Дальше — без вас.
— Да без меня вы пропадёте! — орала она. — У всех подруг внуки в школу ходят, а я всё жду!
Надя попыталась вступиться, но мать резко оборвала: «Ты ещё молода мне указывать!»
Эти слова добили. Я распахнул дверь и тихо сказал: «Вон. Хамства не потерплю». Свекровь хлопнула дверью, но ещё минут десять орала в подъезде.
Позже она дозвонилась до моей матери — жаловаться, давить на жалость. Но та, к её изумлению, поддержала меня: «Бабушкой надо становиться по любви, а не по графику».
Прошла неделя. Тамара Семёновна не звонит. Надя призналась, что давно не дышала так свободно. А я понял — был прав. И каяться не намерен.
