«Пенсионный возраст: как одиночество становится явным»

Мне шестьдесят. И впервые в жизни я ощущаю, будто меня больше нет — ни для детей, ни для внуков, ни для бывшего мужа, ни даже для этого мира. Вроде бы я здесь. Существую. Хожу в аптеку, покупаю хлеб, подметаю двор под окнами. Но внутри — пустота, которая становится только глубже с каждым утром, когда не надо торопиться на работу. Когда никто не позвонит просто так, чтобы спросить: «Мама, как твои дела?»

Я живу одна. Уже много лет. Дети взрослые, у них свои семьи, живут далеко: сын в Екатеринбурге, дочь в Казани. Внуки растут, а я их почти не знаю. Не вижу, как они идут в школу, не вяжу им варежки, не читаю сказки перед сном. Меня ни разу не позвали в гости. Ни разу.

Однажды я спросила у дочери:

— Почему ты не хочешь, чтобы я приехала? Помогла бы с ребёнком…

А она ответила сухо, будто отчитала:

— Мам, ну ты же понимаешь… Муж тебя не воспринимает. Ты вечно лезешь с советами, да и разговариваешь как-то строго…

Я замолчала. Стало обидно, горько, стыдно. Я не навязывалась, просто хотела быть рядом. А в ответ — «не воспринимает». Ни дети, ни внуки. Будто меня стёрли из их жизни. Даже бывший муж, который живёт в соседнем посёлке, не находит времени встретиться. Раз в год — короткое «С праздником». Как будто из милости.

Когда я вышла на пенсию, думала: вот, наконец, время для себя. Начну вязать, буду гулять по утрам, запишусь на курсы живописи, как всегда мечтала. Но вместо радости пришла тревога.

Сначала начались странные приступы: то сердце колотится, то голова кружится, то вдруг накатывает страх за свою жизнь. Бегала по врачам, сдавала анализы, делала УЗИ, рентген — всё в порядке. Один доктор сказал:

— У вас это всё от нервов. Вам нужно общение. Вы слишком одиноки.

И это прозвучало страшнее любого диагноза. Потому что нет лекарства от одиночества.

Иногда я иду в магазин просто для того, чтобы услышать человеческий голос. Иногда сижу на скамейке у подъезда с книгой, делая вид, что читаю, — вдруг кто-то остановится, заговорит. Но люди спешат. У всех свои дела. А я просто сижу. Дышу. Вспоминаю…

Где я ошиблась? Почему родные отвернулись? Я растила их одна. Муж ушёл, когда дети были маленькими. Работала без отдыха, варила борщи, гладила рубашки, ночами дежурила у кровати во время их болезней. Не пила, не гуляла. Всё для них. А теперь — я лишняя.

Может, я была слишком жёсткой? Слишком много контролировала? Но я ведь хотела как лучше. Чтобы выросли хорошими людьми, чтобы жизнь не сломала их. А в итоге — они отдалились.

Я не жду жалости. Просто хочу понять: я действительно плохая мать? Или это просто время такое — у всех свои заботы, ипотеки, учёба, секции… и маме в этом мире уже нет места?

Мне иногда говорят: «Найди мужчину. Заведи страничку в соцсетях». Но я не могу. Не верю людям. Слишком долго была одна. Нет сил снова открываться, влюбляться, пускать в дом чужого человека. Да и здоровье уже не то.

Работать тоже не могу. Раньше хоть коллеги выручали — поболтаешь, посмеёшься. Теперь — тишина. Настолько громкая, что я включаю телевизор, чтобы хоть кто-то говорил.

Иногда думаю: вот умру — и никто даже не заметит. Ни дети, ни бывший, ни соседка сверху. И становится страшно. До слёз.

Но потом встаю, иду на кухню, завариваю чай. Думаю: может, завтра будет лучше. Может, кто-то вспомнит. Позвонит. Напишет. Может, я ещё кому-то нужна.

Пока жива надежда — жива и я.

Rate article
«Пенсионный возраст: как одиночество становится явным»