— Твоя дочь опять орет?! — это сказала женщина, которая называет себя бабушкой.
— Почему твоя дочь опять кричит?! — бросила мне свекровь с таким отвращением, будто я привела в дом чужого ребенка, а не ее родную внучку.
— У нее температура, она плохо себя чувствует, — попыталась я объяснить, еле сдерживая слезы от усталости.
— Мне наплевать! Пусть замолчит! У меня голова трещит! — выпалила она, даже не взглянув в сторону комнаты, где моя малышка, вся в жару, хрипела, уткнувшись в мятую простыню.
Я носилась по квартире, как загнанная зверюшка. Ребенок стонал, у него ломило все тело, я искала жаропонижающее, на ощупь проверяла воду в поильнике, задергивала шторы, чтобы свет не резал глаза… Потом включила проектор с ночными звездами — только он хоть немного ее успокаивал. Она смотрела на мерцающие точки на потолке и на секунду затихала, а я в эти короткие минуты мчалась на кухню — варить кашку, готовить компот, проверять подгузник. И все сама.
А свекровь… Она развалилась в кресле, в платье под крокодиловую кожу, будто царица на троне. Ныла, что у нее «мозг взрывается», требовала тишины и обвиняла меня, что я «не могу заткнуть своего ребенка».
— Слушай сюда, — прошипела она, когда я снова пробегала мимо, — скоро тебя вышвырнут отсюда. Вместе с твоим воющим отпрыском. У моего сына были невесты в сто раз лучше. Он не для того женился, чтобы тут сумасшедший дом был! Семья ему быстро надоест, я уверена!
И знаешь что… Пошла бы ты. Просто пошла бы. Но я не сказала этого вслух. Стиснула зубы и кинулась к дочери — она снова плакала от жара, от боли, от того, что никто, кроме меня, ее не обнимет. Я укрыла ее одеялом, поцеловала в горячий лобик, прижала к себе.
А потом снова на кухню. И снова под ее злобное шипение:
— У хороших матерей дети не орут!
— Твоя просто избалованная дрянь!
— Такие, как ты, — позор для семьи!
— Моему сыну нужна нормальная жена, а не это…
А где был мой муж? Вечно на работе. Он не замечает, как его мать травит меня каждый день. Говорит: «Не обращай внимания, она же пожилая». А то, что я валюсь с ног, что у меня руки дрожат, что ребенок болеет, а я одна в этом аду — ему, похоже, все равно.
Я не знаю, что будет завтра. Не знаю, сколько еще выдержу в этом доме, где нас с дочкой ненавидят. Но я знаю одно — больше не позволю никому унижать моего ребенка. Я готова уйти. Готова бороться. Я уже не просто жена и сноха. Я — мать. А значит, сильнее, чем они думают.