Всю жизнь я прожила в деревне под Воронежем. Земля для меня с детства — не просто работа, а отдушина. Она лечит. Даёт силы, когда кажется, что весь мир против тебя. Когда руки в земле, а спина ноет от усталости — голова отдыхает. Так и живу. Весной — грядки. Лето — битва с сорняками. Осень — урожай, заготовки, банки, крышки, пряности.
У меня большой огород. Каждый год сажаю томаты, огурцы, баклажаны, кабачки, перец, кукурузу. Из фруктов — яблони, сливы, вишни. Всё это превращается в закрутки: лечо, аджику, кабачковую икру, повидло, компоты, варенья. В морозильнике аккуратно разложены овощные смеси, пюре для внука, домашняя картошка-фри. Для каждого — своё. Потому что так я выражаю любовь.
Дети выросли, разъехались. Но, приезжая, уезжают с полными машинами. Коробки, сумки, пакеты — ничего не жаль. Ведь это для своих.
Особенно много забирает Света, жена младшего сына Миши. Хвалит всё: и огурчики, и баклажаны, и вишнёвое варенье. Даже внучке в садик баночки берёт. Я вижу её радость — и мне тепло. Всё делаю по рецептам, ночами стучу банками, а она ценит. Разве не счастье?
Но на день рождения внучки я вдруг поняла: не всё так просто. Праздник шумный: аниматоры, дети в восторге, стол ломится от угощений. Среди прочего — мои солёные огурцы, кабачковая икра, вишнёвый компот. Все едят, хвалят. И тут одна гостья говорит:
— О, это ваши огурчики? Я у Светы их всегда беру! Такие вкусные, магазинные и рядом не стояли.
Сначала не придала значения. Подумала — может, часто гостят. Но потом другая женщина поблагодарила за варенье. А вечером третья призналась, что всю зиму детей кормила моей икрой.
Я искала взглядом Свету. Она отводила глаза. Утром не выдержала, спросила прямо:
— Ты мои заготовки раздаёшь?
Она опустила голову:
— Немного… Они же такие вкусные, все просят. А у вас всегда много.
Не кричала. Но внутри стало пусто. Обидно. Я ночами стою у плиты, слежу, чтобы не перекипело, а она раздаёт, будто так и надо.
Ехала домой с тяжестью на душе. Не жалко, но ведь не для чужих стараюсь? Я не фабрика. Мне уже за шестьдесят. Сегодня могу закатать сорок банок, а завтра — вдруг не смогу. А они привыкнут, что всё будет само собой.
Сейчас снова варю икру. Четыре десятка банок уже готовы. И вдруг ловлю себя на мысли: может, пора что-то менять? Дочь давно говорит — продавай. Я отнекивалась: мол, не для денег делаю. Но, может, правда стоит? Если я сама не поставлю границы, другие решат за меня?
Делиться с родными не перестану. Но теперь — честно. Не чтобы они раздавали направо и налево, а чтобы ценили. Чтобы понимали: каждая баночка — это не просто “вкусно”, а ночь у плиты, забота, часть души. И чтобы кто-то хоть раз подумал: “А как там мама? Не устала ли? Может, помочь вместо того, чтобы только брать?”
