Маска доброты: правда о свекрови
Я всегда думала, что свекровь, Валентина Семёновна, искренне любит меня. Она казалась ангелом — обнимала, целовала в щёку, ласково звала «доченькой». Но однажды случай сорвал с неё маску, и я увидела её истинное лицо — жестокое, наполненное ненавистью.
Мой муж, Игорь, служил в армии, и мы постоянно переезжали: от тёплых кубанских станиц до суровых уральских городков. Его семья жила в Тамбове, и виделась с нами редко, но встречи казались душевными. Валентина Семёновна навещала нас, и я искренне радовалась её приездам, веря, что между нами — взаимная симпатия.
Когда она приезжала, сразу брала бразды правления в доме. Готовила наваристые щи, скребла полы до скрипа, расставляла кружки по-своему. Меня это смущало, но я списывала на её заботу. Однажды я помыла тарелки, а через час застала её за тем же. «Мухи садились», — буркнула она, даже не глядя на меня. Я промолчала, но внутри зашевелилось подозрение. После этого она перемывала посуду всегда, будто от моих рук на ней оставалось нечто омерзительное.
Когда родилась наша дочь, Леночка, я целиком погрузилась в материнство. Первые месяцы купали её в детской ванночке, но потом она переросла её, и та оказалась на антресолях нашей съёмной квартиры в Екатеринбурге. Ванночку завалили коробками со старыми вещами — детскими распашонками, забытыми куклами — и вскоре о ней забыли.
Прошёл год. Начались осенние холода, и я полезла на антресоли за тёплыми вещами. Разгребая хлам, наткнулась на свёрток с письмами. Развернула одно, потом второе. Адрес — военная часть Игоря. Письма от его матери. Руки дрожали, когда я начала читать.
Валентина Семёновна изливала в них всю свою злобу. Называла меня неряхой, писала, что её тошнит от моего присутствия, что вынуждена переделывать за мной всё — от глажки до готовки. «Бездарная деревенщина» — так она отзывалась обо мне, упрекая, что я бросила институт. Но хуже всего были её слова о том, что я «прицепилась» к её сыну, а Леночка — «не его кровь». Каждая строчка резала, как нож. Я стояла, не в силах дышать. Как она могла? Улыбаться мне, сидеть за одним столом — и писать такое? А Игорь… Он читал это. И хранил. Зачем?
Мир перевернулся. Я хотела ворваться к нему с криком, швырнуть письма в лицо, потребовать ответа. Но что-то остановило меня. Скандал мог разрушить всё — наш брак, наш хрупкий покой. Глубоко вздохнув, я вернула письма на место. Вечером попросила Игоря достать вещи с антресолей. Он кивнул, ничего не подозревая. Я украдкой следила, сердце бешено стучало. Он достал коробки, потом — письма. Замер. Быстро сунул их за пазуху и ушёл. Куда? Сжёг? Спрятал? Я так и не узнала.
С тех пор я смотрела на свекровь иначе. Её улыбка казалась оскалом, слова — притворством. Но я молчала. Ради Леночки, ради семьи я продолжала играть роль покорной невестки, хотя внутри всё рвалось от боли и гнева.
