Мама просто отдала мою квартиру брату. Даже не спросила. Потому что он же «не может с ребёнком на улице жить».
Когда умерла бабушка, во мне что-то сломалось. Это была не просто пожилая женщина. Это была последняя связь с отцом. Она меня вынянчила, держала за руку, когда мне было страшно, кормила пирогами во время сессии, звонила каждую неделю и шептала: «Доченька, я за тебя Бога молю».
После папиной смерти мама недолго горевала — быстро нашла нового мужа. Так у меня появился сводный брат, Алёша. Мы не ссорились, но и близости не было. Мы будто из разных вселенных. Он — мамина радость, её смысл, её проект. А я — напоминание о прошлом, о первом браке. Жили под одной крышей, но будто в параллельных мирах.
Бабушка, хоть и была маминой бывшей свекровью, всё равно ей помогала. Но всю свою любовь отдавала мне. И свою однокомнатку в центре Екатеринбурга завещала именно мне. Мы с ней обсуждали это ещё при жизни. Она сказала:
— Танюша, ты у меня умница, пробивная. Учишься, стремишься. Пусть у тебя будет свой угол.
Я уехала в Москву — университет, потом аспирантура. Остался год. Бабуля радовалась моим успехам, звонила, расспрашивала. В тот день перед смертью мы говорили по телефону — она смеялась, шутила. А утром её не стало. Инфаркт.
Я не могла приехать сразу, только через три месяца. Хотела зайти в её квартиру — поплакать, вспомнить, посидеть на кухне с чаем, как мы это любили. Открываю дверь своим ключом — а там чужие люди, запах краски, перфоратор грохочет. Ремонт в разгаре.
— Вы кто? — растерянно спрашиваю.
— Нас Алёша нанял. Детскую делаем, скоро ребёнок появится.
Я онемела. Алёша? Мой брат?
Звоню маме. А она, будто ждала:
— Ну да, я ключи ему отдала. Тань, у них же ребёнок скоро, а жить негде. Ты про квартиру молчала, вот мы и решили — раз не вспоминаешь, значит, не сильно нужна. Поживут лет пять, потом своё накопят…
У меня в голове не укладывалось. Это вообще как?
— Мам, квартира МОЯ по завещанию. Это не ваше «решили».
— Да что ты раздухарилась? Родной же человек! Сам же говорила, что Алёша ни при чём. У него жена, скоро дитя. Ты что, их на улицу выставишь?
Вот так. Ни звонка, ни разговора. Ни капли уважения. Просто взяли и решили: «Молчишь — значит, согласна». А я не молчала. Я училась, я горевала, я просто жила. А они распоряжались тем, что им даже не принадлежит.
Алёшу я не виню — он всегда слушал маму, «маменькин сынок». Но она? Она же знала, как я бабушку любила, как училась, как считала каждую копейку на съёмной квартире… А она просто вычеркнула мои права. Одним взмахом «заботливой» руки.
Теперь не знаю, что делать. Выгонять брата? Жалко — ребёнок же. Да и я пока в Москве, может, не вернусь. Но и простить не могу. Если бы могла продать — купила бы здесь жильё или хотя бы сдавала и не платила за чужую квартиру. А сейчас я месяцами отдаю деньги чужим людям, а в моей квартире без моего ведома клеют обои и меняют полы.
Злость — не из-за денег. А из-за того, что у меня отняли право. На память. На решение. На то, что по справедливости моё. Казалось, семья — это те, кто за тебя. Но сегодня я поняла: иногда самые болезненные удары — от самых близких. Именно от тех, кто должен был защищать.
