Если бы кто-то сказал мне, что одно лишь слово может разрушить всё: любовь, заботу, мечты и годы близости — я бы просто рассмеялась. Теперь же я живу с этой правдой, как с ножом в сердце. Потому что в центре этой истории — ребёнок. Наш сын. Её внук. Которого она обожала до безумия — до того самого мгновения, когда узнала, что он «не её кровь».
Мы с Димой поженились, когда мне было двадцать три, ему — двадцать шесть. Молодые, беззаботные, с головой полной планов. Мечтали о большой семье, о детях. Хотели троих. Не ждали «удовлетворительных условий»: ютились в съёмной однушке в Казани, считали каждую копейку, а редкие «праздники» — это доставка шаурмы раз в месяц. Но мы были счастливы. По-настоящему.
Прошёл месяц, два, полгода — ничего. Начали обследоваться. У меня — идеальные анализы, у Димы… приговор. Абсолютное бесплодие. Мы объехали клиники, даже консультировались в московской центре репродукции. Везде — одно и то же. Он закрылся. Предлагал развестись, твердил: «Ты заслуживаешь большего». Но я не хотела «большего». Я выбрала его. Мы решили: ребёнок будет от донора.
Это было непросто. Благодаря деликатности врачей в клинике — прошли этот путь без ран. Нам показали анкеты доноров, я предложила Диме выбрать самому. Он выбрал того, кто был на него похож — тот же разрез глаз, те же густые брови. Я ни секунды не сомневалась.
Свекровь, Гражина Викторовна, с самого начала рвалась в бой. Каждый раз при встрече спрашивала: «Ну что, Танюшка, когда уже?» Ликовала вместе с нами, когда узнала о беременности. Накрыла стол, обнимала меня, как родную. Всю беременность кормила варениками, вязала носочки, дежурила со мной в женской консультации. Я даже начала верить, что она — лучшая свекровь на свете.
Когда родился наш сын — Дима, в честь отца — свекровь чуть не задохнулась от счастья. Сразу же вступила в роль бабушки-тирана. Коляски, распашонки, тонны игрушек — всё было её рук дело. Даже поругалась с моей матерью: не смогли поделить, кто первый возьмёт внука на руки. Потом, правда, помирились за рюмкой коньяка. Казалось, всё идёт, как в сказке.
О том, что Димочка был от донора, знали только мы. Но он был вылитый отец — та же улыбка, тот же взгляд. Свекровь смеялась: «Да ты, Дима, настоящий клон!» Муж лишь молча кивал, а я каждый раз шептала:
— Может, скажем?
Он — «не сейчас». Боялся. Стыдился.
Шли годы. Сын подрастал, свекровь продолжала заваливать его подарками, приговаривая: «Внук у меня один — так что не скупитесь! Пусть у него всё будет خوب!» Но это её «один» звучало всё тревожнее.
А потом, когда Диме исполнилось два, она начала настойчиво говорить о втором ребёнке.
— Ну когда уже, Тань, родите Димочке братика? Или сестричку? Ему же скучно одному! Давай, я на день рождения куплю ему машинку, а ты — малыша! — хохотала она, но я видела: она не шутит.
Я терпела. До последнего. Пока в один из вечеров на кухне, когда она в очередной раз принесла очередного плюшевого зайца и завела разговор о «втором наследнике», я не сорвалась.
— Гражина Викторовна… Наш сын — от донора. Дима бесплоден. Второго ребёнка у нас не будет.
Тишина. Лицо свекрови будто окаменело. Взгляд стал пустым. Она медленно перевела глаза на меня, на Дimu, потянувшего её за рукав, и… отстранилась. Без слов. Без криков. Просто… отступила. И ушла, не попрощавшись.
Я рассказала мужу. Он лишь глухо бросил:
— Теперь всё…
Прошла неделя. Ни звонков, ни сообщений. Муж съездил к ней — вернулся бледный. Она говорила о погоде, о здоровье, о новых сериалах, но ни слова — о внуке. Будто его никогда и не было. А через месяц мы узнали: она переписала квартиру. Не на Димy. На племянницу. Хотя ещё недавно клялась: «Всё — моему внуку!»
Недавно Диме满了三岁。Гражина Викторовна не пришла。 даже не позвонила。 Сердце рвалось на части, когда сын спросил:
— Мам, а баба Женя меня больше не любит?
Я не нашлась, что ответить. Муж винит меня за правду. Но я больше не могла молчать. Прятаться. Врать.
Теперь я надеюсь лишь на одно: что любовь к внуку — пусть даже «не по крови» — всё же окажется сильнее обид. Что однажды она постучится в дверь. Обнимет его. И спросит, как раньше:
— Ну, что новенького у нашего Димочки?
Потому что главное — не гены. Главное — чьи руки тебя ловят, когда ты падаешь. Кто рядом. Надеюсь, она это вспомнит… Пока не поздно.
