Свекровь проклинает меня за то, что я увела её сына, отказавшегося исполнять её прихоти.
Три года назад я впервые вошла в дом семьи моего мужа, и с первого взгляда поняла: моему Дмитрию в этом гнезде не было счастья. Всё тепло материнского сердца доставалось младшему — Артёму, а Дима был лишь тенью, вечным работником, готовым склониться перед любым её словом. Артёма же носили на руках, холили, словно драгоценность, не позволяя и пальцем пошевелить.
Свекровь, Надежда Петровна, и свёкор, Андрей Николаевич, жили в просторной избе на краю деревни, окружённой бескрайними полями да рекой. В таком месте дел всегда хватало: то крышу подлатать, то сарай подпереть, то огрод прополоть. Да ещё куры, корова, огород — работы хватило бы на десяток рук. Я благодарила Бога, что мы с Димой жили далеко, в городе, за шесть часов пути от их угодий. Он и сам радовался этой свободе. Но стоило ему переступить порог родительского дома, как на него обрушивался водопад забот, будто он не сын, а наёмный мужик за миску щей.
Когда мы только поженились, Надежда Петровна расписывала нам деревенский рай: костры под звёздами, удочки на реке, воздух, напоённый ароматом свежего сена. Мы поверили в эту сказку и решили провести первый отпуск у них. Мечтали о тишине, о долгих вечерах у воды, о покое, где слышен лишь шепот листвы. Но мечты разлетелись в прах ещё на пороге.
Едва мы, уставшие с дороги, вошли в дом, отдых превратился в ад. Дмитрия тут же обули в рваные валенки и отправили чинить плетень. Меня же, не дав опомниться, усадили за стол с горою картошки и грязной посудой. А потом — стряпать на всю толпу: свекровь, свёкор, их соседи, дальние родственники. Две недели превратились в каторгу. Костёр мы развели лишь раз — да и то, чтобы накормить гостей. На реку Дима так и не попал. Но больше всего бесило поведение Артёма. Мы с мужем метались по двору, как загнанные лошади, а он, ленивый и довольный, валялся на лавке с телефоном или спал до обеда. Его жизнь состояла из трёх мест: кровать, стол, уборная. И при этом Надежда Петровна смотрела на него с обожанием, будто он был её единственной отрадой.
На седьмой день я не выдержала. Ночью, когда мы остались одни, я спросила Дмитрия: «Почему твой брат ничего не делает? Чем он занят, кроме сна?» Муж, устало глядя в потолок, ответил, что Артём — «будущий учёный». Мол, мать уверена, что он должен беречь силы для исследования, а чёрная работа — не его удел. Учёба, правда, длилась уже десять лет: то отчислят, то восстановят, то снова провал. А Дмитрий? Годами приезжал на подмогу: крышу кроил, дрова рубил, грядки копал. Так было, пока я не вошла в его жизнь.
Тот «отпуск» стал последней каплей. Я начала говорить Диме, что пора скинуть эту ношу. Почему он должен горбатиться, пока Артём живёт, как барин? Разве младший не мог бы хоть что-то сделать? Родители месяцами копили дела к нашему приезду, хотя многое мог бы сделать и свёкор. Но Надежда Петровна оберегала Артёма, как зеницу ока, не позволяя ему даже веник в руки взять.
К моей радости, Дмитрий задумался. Впервые он понял, как несправедливо с ним обходятся, и согласился: хватит быть вечным спасателем. Мы решили больше не поддаваться на уговоры. На Пасху, несмотря на звонки свекрови, мы остались дома. И на другие праздники не поехали. А когда у нас появился шанс уехать в настоящий отпуск — к морю, солнцу и свободе — мы сообщили об этом родне. Надежда Петровна взорвалась, как порох. Она кричала, что мы предатели, что семье нужна наша помощь. Дима холодно спросил, какая именно. Оказалось, они затеяли переделку сеней — и, конечно, ждали нас.
Тут мой муж не выдержал. Он бросил матери в лицо: «У тебя есть ещё один сын. Может, ему пора подняться с дивана?» Свекровь начала лепетать, что Артём занят наукой, что его нельзя отвлекать. Но Дмитрий напомнил, как сам, будучи студентом, вкалывал на семью, потому что «брат был маленький». А теперь? Теперь Артём взрослый, но всё ещё неприкосновенный. «Мам, у тебя двое детей, — сказал он, и в голосе дрожала обида. — Но выходит, один — твой, а я — чужой». И бросил трубку.
Не прошло и минуты, как Надежда Петровна набрала мне. Её голос дрожал от злости и слёз. Она обвинила меня в том, что я отравила её сына, разорвала семью, украла у неё Дмитрия. Я молча положила трубку и заблокировала её номер. И знаете — ни капли не жалею.
Если бы Дима был единственным ребёнком, я бы сама звала его помогать родителям. Но когда в семье двое, а один живёт, как помещик, а другой — как крепостной, это несправедливо. Я не хочу, чтобы мой муж чувствовал себя чужим в родном доме. И если для этого нужно порвать со свекровью — я готова. Наша жизнь принадлежит нам, и мы наконец выбрали себя.
