Между мной и его прошлым — ребёнок, которого он так и не смог полюбить.
Мы с Артёмом расписались, когда уже прошли огонь, воду и медные трубы. Мне тридцать два, ему тридцать три. За плечами не просто опыт, а целое собрание невзгод, разочарований и несбывшихся надежд. У него — развод и дочь. У меня — тихая жизнь без детей и потрясений. Я не мешала ему общаться с ребёнком, даже подталкивала, но Артём начисто отвергал эту связь.
Свою первую жену он взял не по любви, а из-за давления матери. Та, узнав, что девушка беременна, заявила: «Женись! Не позорь её семью!» Родители невесты умоляли, давили — и он сдался. Роспись, чемодан — и сразу в рейс. Он только закончил морскую академию, ушёл в море. Ни свадьбы, ни колец — сухая строчка в паспорте.
Пока он плавал, жена родила девочку. Вернулся, взял её на руки — и… ничего. Ни радости, ни тепла. Только пустота. Но раз уж связал себя узами брака — терпел. Ходил в рейсы, возвращался, привозил деньги, крутился как белка в колесе. Жили в квартире, подаренной тестем за «спасение чести» дочери. Но любви там не было. Даже близость — редкость. Как говорил Артём, за всё время можно было по пальцам перечесть, когда они действительно были мужем и женой.
Рано или поздно это должно было лопнуть. И лопнуло: он вернулся из рейса и узнал, что жена изменила. Она не отпиралась. Рыдала, просила прощения, твердила, что это случайность. Но для Артёма это стало выходом. Собрал вещи и ушёл. Без криков, без сцен. Просто закрыл дверь. Родители жены даже не пытались его удержать — всё и так было ясно.
Он ещё пару раз сходил в море, а потом махнул рукой: достаточно. Открыл свой бизнес. Через три года дела пошли в гору, бывшая семья получала хорошие алименты, и вроде все устроились. А потом появилась я.
Познакомились на работе. Он приехал за стройматериалами, и мы разговорились. Через пару дней мне принёсли огромный букет и приглашение в ресторан. Всё было быстро, ярко, искренне. Сыграли свадьбу. Но я сразу поняла, что его мать — дама с характером. Она заподозрила, что и наш брак — вынужденный. Косилась, не доверяла. Но я успокоила: детей пока не хотим, сначала узнаем друг друга получше.
Тогда она облегчённо вздохнула… и стала каждые выходные привозить к нам эту девочку — Сашеньку. Девочку, которую мой муж, простите, вообще не считает дочерью. Как и её мать. Он холоден, отстранён, будто чужой. А свекровь — будто назло. Шепчет мне: «Надеюсь, он её когда-нибудь полюбит». Но Саша всё чувствует. Заходит в дом — и сразу ко мне. А папа? Папа натягивает наушники, садится за комп и с головой ныряет в «танки».
А я остаюсь с Сашей. Капризной, обидчивой, злой. И что бы я ни делала — всё не так. Она не хочет быть здесь. Не хочет видеть его. И я её понимаю. Через пару часов уже сама на пределе — звоню свекрови, чтобы забрала. Приезжает. Переступает порог и сразу: «Ну как? Пообщались? Сблизились?» А что ответить? Что её сын снова проиграл три часа в стрелялку, а я одна, как всегда, была нянькой, психологом и жилеткой для чужого ребёнка?
Свекровь тут же меняется в лице. Начинает пилить меня. Говорит, что это я виновата, раз не могу помочь ему наладить контакт. Мол, женщина — цемент семьи, на ней всё держится. А я? Я устала быть цементом, который склеивает чужие ошибки, чужую вину и чужое равнодушие. Я стараюсь. Но у меня нет волшебной палки, чтобы заставить мужчину полюбить родную дочь. И если он сам не хочет — сколько ни прыгай вокруг, ничего не изменится.
А виновата, конечно, опять я.
