За столом с родителями… которые меня не узнали
Эта история — не сказка, не киносценарий и не байка для страшилок у костра. Это правда, от которой ком в горле. Рассказ, услышанный от подруги тёти, врезался в память как заноза. Передам его от её лица — только так можно понять всю эту боль, растерянность и упрямую силу, с которой она через это прошла.
Меня зовут Светлана Морозова, и детство моё прошло в детском доме. С полутора лет — без песенок перед сном, без маминых рук. Вместо них — длинные коридоры, казённые одеяла и тишина, в которой никто не зовёт тебя по имени. В карточке лежала записка: «Отказались из-за бедности». Десятые годы, кризис, жизнь рушилась, как карточный домик. Я верила. Хотела верить, что им некуда было деваться. Что вернутся.
Память стёрлась, остались лишь фотки. Пара потрёпанных снимков: мама, папа и я — пухлый карапуз в кружевном чепчике. Эти карточки были моим билетом в «другую жизнь». По ночам разглядывала их, запоминая каждую трещинку на обоях за их спинами. Ждала, что однажды дверь в группу скрипнет — и они войдут.
Но годы ползли. Восемнадцать, выпуск, билет в Нижний Новгород — город из тех самых фото. Жила в съёмных каморках, перебивалась подработками, но в институт прорвалась — упрямства хватило. А потом появился он — Дмитрий. Спокойный, надёжный, с глазами, в которых не было жалости. Встречались полтора года. Он стал моей опорой. Впервые я ощутила себя не «брошенкой», а просто женщиной, которую любят.
Как-то Дима предложил: «Поедем к родителям в Ярославль!» Я отнекивалась — то сессия, то дела. Но он настоял: «Мама пироги испекла, хочет на тебя посмотреть». В итоге сдалась.
Встретили нас пара под шестьдесят — аккуратные, с манерами «старой интеллигенции». Квартира — просторная, с дубовым буфетом и кружевными салфетками. В гостях сидела тётя Димы с мужем и дочкой-студенткой. Все улыбались, разливали чай с вареньем, обсуждали свадьбу.
А у меня внутри сводило живот. Чувство — будто я здесь уже была. Эти обои, эта люстра… И вдруг — током по спине: я узнала комнату. Ту самую, с фото! Тот же диван, те же шторы, даже трещина на потолке в форме медведя. Здесь я сидела на руках у мамы. Отсюда меня увезли.
Я поняла: передо мной — мои родители. Те, кто сдал меня в детдом, а через пару лет родил «новую дочь» и жил, как будто первой не существовало. Эта девчонка за столом — моя сестра. Но только для них.
Не помню, как встала. Пробормотала что-то про мигрень, поблагодарила за чай и вышла. Слёзы душили, ноги подкашивались. Сердце колотилось, будто пыталось вырваться. Но я не обернулась.
Дима потом названивал. Я молчала, затем выложила правду. Он обнял и сказал: «Какая разница, чья ты кровь? Ты — моя». И остался.
Мы расписались. С его родителями он теперь звонит раз в полгода — коротко и вежливо. Они так и не узнали, кто я. После детдома я сменила имя, даже дату рождения «подправила». Когда свекровь спрашивала про день рождения, я называла случайное число. Она кивала — и забывала. Вряд ли теперь догадается.
А я? Живу. С мужем, с сыном. С прошлым, которое ноет, как старый шрам, но не командует мной. Я простила. Но не забыла. И теперь точно знаю: семья — это не те, кто дал тебе жизнь. А те, кто в этой жизни — остался.
