Прошло два года. С тех пор дочь ни слова не сказала. Вычеркнула меня из жизни. А мне уже скоро семьдесят…
Мою соседку, Галину Петровну, знает весь дом. Ей 68, живёт одна. Иногда забегаю к ней с чем-нибудь к чаю — просто по-доброму. Она добрая, интеллигентная женщина, всегда улыбается, любит вспоминать поездки с покойным мужем. Но о семье говорит редко. И вот перед прошлыми праздниками, когда я зашла к ней с угощением, она вдруг решилась рассказать правду. Тогда я впервые услышала историю, от которой до сих пор сердце сжимается.
Когда я вошла, Галина Петровна была не в настроении. Обычно бодрая, в тот вечер она сидела молча, уставившись в одну точку. Я не стала расспрашивать, просто налила чай, поставила вазочку с пряниками и присела рядом. Она долго молчала, будто боролась с собой. А потом выдохнула:
— Два года… Ни звонка, ни письма. Пыталась дозвониться — номер не существует. Адреса её я не знаю…
Она замолчала. Казалось, перед глазами промелькнули годы. И вдруг, словно прорвало, Галина Петровна заговорила.
— У нас была счастливая семья. Мы с Виктором поженились молодыми, но с детьми не спешили — сначала хотели пожить для себя. Его работа позволяла путешествовать. Мы много смеялись, обустраивали дом вместе. Он своими руками сделал нам гнёздышко — просторную трёшку в центре Екатеринбурга. Мечта его жизни…
Когда родилась дочь, Анастасия, Виктор будто ожил. Носил её на руках, читал сказки, каждую минуту посвящал ей. Я смотрела на них и думала: мне больше ничего не надо. Но десять лет назад Виктора не стало. Он долго болел, мы боролись до конца, потратили всё. А потом… тишина. Пустота. Как будто сердце вырвали.
После смерти отца Анастасия стала отдаляться. Сняла квартиру, ушла жить отдельно. Я не спорила — взрослая, пусть строит свою жизнь. Она навещала меня, мы общались, всё казалось нормальным. Но два года назад она пришла и прямо сказала: хочет взять ипотеку и купить жильё.
Я вздохнула и честно сказала: помочь не могу. От наших с Виктором накоплений почти ничего не осталось — всё ушло на лечение. Моей пенсии хватает только на коммуналку и таблетки. Тогда она предложила… продать квартиру. Мол, куплю себе однокомнатную где-нибудь за городом, а оставшиеся деньги пойдут ей на первый взнос.
Я не смогла. Это не про деньги — это про память. Эти стены, каждый угол — Виктор делал сам. Здесь вся моя жизнь. Как я могу это отдать? Она кричала, что отец всё делал для неё, что квартира всё равно достанется ей, что я эгоистка. Я пыталась объяснить, что хочу, чтобы она просто пришла сюда когда-нибудь и вспомнила нас… Но она не слушала.
Тогда она хлопнула дверью и ушла. С тех пор — тишина. Ни звонка, ни поздравлений. Потом случайно узнала от подруги, что Анастасия всё-таки взяла ипотеку и теперь работает на двух работах, без отдыха. Ни семьи, ни детей. Даже подруга её не видела полгода.
А я… жду. Каждый день смотрю на телефон, надеюсь. Но он молчит. Номер, видимо, сменила. Наверное, не хочет меня видеть. Думает, я предала её. Но мне скоро семьдесят. Не знаю, сколько ещё просижу в этой квартире, сколько вечеров проведу у окна в ожидании. И не понимаю, чем же так её обидела…
