Прошло два года. За это время дочь не сказала ни слова — просто стерла меня из своей жизни. А мне ведь скоро семьдесят…
Мою соседку, Валентину Михайловну, знает весь двор. Ей 68, живет одна. Иногда я забегаю к ней с чем-нибудь к чаю — просто по-доброму, по-соседски. Она добрая, интеллигентная, всегда с улыбкой, любит вспоминать о путешествиях с покойным мужем. Но про семью говорит редко. И только перед прошлыми праздниками, когда я зашла с угощением, она вдруг решилась открыться. Тогда я впервые услышала историю, от которой до сих пор мурашки по коже.
Когда я вошла, Валентина Михайловна была не в себе. Обычно бойкая, в тот вечер она сидела тихо, уставившись в одну точку. Я не стала расспрашивать, просто заварила чай, поставила на стол пряники и присела свою. Она долго молчала, будто боролась с собой. Потом вздохнула и выдохнула:
— Два года прошло… Ни звонка, ни письма. Пыталась дозвониться — номер не существует. Адрес сменила, я теперь и не знаю, где она…
Она замолчала. Казалось, перед глазами у неё проносились годы, целая жизнь. И вдруг, словно прорвало, Валентина Михайловна заговорила.
— У нас была счастливая семья. Мы с Сергеем рано поженились, но с детьми не торопились — хотели пожить в своё удовольствие. Он хорошо зарабатывал, мы много путешествовали. Дружили, смеялись, обустраивали дом вместе. Он своими руками построил нам гнёздышко — просторную трёшку в центре Екатеринбурга. Мечта всей его жизни…
Когда родилась наша дочь, Лиза, Сергей будто ожил. Носил её на руках, читал сказки, каждую свободную минуту дарил ей. Я смотрела на них и думала: мне повезло больше всех на свете. Но десять лет назад его не стало. Он долго болел, мы боролись до конца, потратили все сбережения. А потом… тишина. Пустота. Как будто вырвали кусок сердца.
После смерти отца Лиза стала отдаляться. Сняла квартиру, захотела жить отдельно. Я не противилась — взросляя, пусть строит свою жизнь. Она навещала, звонила, вроде всё было нормально. Но два года назад пришла и заявила прямо: хочет взять ипотеку и купить своё жильё.
Я вздохнула и честно сказала: помочь не смогу. От наших с Сергеем накоплений почти ничего не осталось — всё ушло на лечение. Моя пенсия едва покрывает коммуналку и таблетки. Тогда она предложила… продать квартиру. Мол, купим мне однушку где-нибудь в пригороде, а остальные деньги пойдут на её первый взнос.
Я не смогла согласиться. Дело не в деньгах — в памяти. Эти стены, каждый угол — Сергей делал своими руками. Здесь всё моё счастье, вся жизнь. Как я могу это отдать? Она кричала, что отец всё это строил для неё, что квартира всё равно когда-то достанется ей, что я эгоистка. Я пыталась объяснить: хочу, чтобы она просто иногда приходила сюда и вспоминала нас… Но она не слышала.
В тот день она хлопнула дверью и ушла. С тех пор — тишина. Ни звонка, ни визита, даже на праздники. Потом случайно узнала от общей знакомой: Лиза всё-таки взяла ипотеку и теперь пашет на двух работах, без выходных. Ни семьи, ни детей. Даже подруга говорит, что не видела её полгода.
А я… я просто жду. Каждый день смотрю на телефон, надеюсь, что зазвонит. Но тишина. И д водо саться уже не могу — номер сменила. Видно, не хочет меня видеть. Слышать. Думает, я её предала, не уступив тогда. Но мне ведь скоро семьдесят. Не знаю, сколько ещё просижу в этой квартире, сколько вечеров проведу у окна в ожидании. И не понимаю — чем я её так обидела…
