Когда-то давно, в смутные девяностые, я растила сына одна. Мужчины приходили и уходили, но никто не остался рядом. Тогда я выбивалась из сил, работала без сна и отдыха, лишь бы у моего Алёши было хоть что-то. А потом случилось чудо — появился человек, который помог. Да, он был женат, но разве это важно? Благодаря ему Алёша поступил в техникум, потом в университет, устроился на работу в «Газпром». Я верила в него, даже когда он грезил о своём деле, а не о стабильной зарплате. Отдавала последние копейки, хоть сама сидела на чёрном хлебе и чае.
Потом он привёл её — Анастасию. Красивая, но пустая, как кукла. Забеременела сразу. Я радовалась внучке, помогала со свадьбой. Мой знакомый дал деньги на кольца, но она взяла самое дорогое — не для мужа, а для себя. Я робко предложила: «Может, скромнее, но на двоих?» Она посмотрела с такой ненавистью, что мне стало страшно. С той минуты я стала её врагом.
Я молчала. Купила им «Ладу», чтобы сын подрабатывал. Но машину продали, денег не хватало. Её родня шептала: «Какой же это муж, если не может семью прокормить?» Развод. Сын запил. Лишился прав. Я вытаскивала его, помогала, влезала в долги. Бизнес пошёл в гору — она вернулась. А я стала не нужна.
Теперь всё на мне: кредиты, приставы. Он платит понемногу, но проигрывает в казино, надеясь отыграться. Я верила, когда он просил меня оставить работу — мол, поможет ему. Бросила. Теперь сижу и жду, когда хоть кто-то вспомнит. Внучке подарков не купить — рубля нет. Зовут, только если что-то нужно.
Подарил мне машину — «Калину» новую. Только бензина не 올ют, страховку не оплатят. Иногда забирает, возвращает разбитую. Как-то снова взял — а у меня срочно к врачу. Пришлось на такси. А кредит за его прошлую машину всё ещё висит на мне. Он платил, потом махнул рукой. Я молчу. Потому что мать.
Отдала долю в квартире. На Новый год не зовут. На день рождения — тоже. Как-то пришла к нему на работу — он кричал, что я его позорю. За что? Я ведь не пьяница, не бродяжка. Писала в «Новый мир», в Союзе писателей состояла, книги читала, трудилась до седьмого пота. А теперь я — никто.
Иногда прошу прощения просто так: «Извини, сынок, если что не так». Теперь меня и вовсе в чёрном списке. Не дозвониться, не написать. Сижу у окна, смотрю, как чужие дети смеются, и думаю: за что? За что мой мальчик, ради которого я жила, решил, что я ему не мать?
Плачу. Плачу от боли, которую не высказать. Оттого, что тот, кто должен был быть опорой, стал чужим. Остались только воспоминания да надежда. Может, вспомнит когда-нибудь, как я держала его за руку, когда ему было страшно. Как стояла за него, когда все отвернулись. Поймёт, что мать — просто любит. Без условий. Без упрёков. Даже когда сердце разрывается.
