После восьми лет брака я, Ольга Николаевна, наконец освободилась от гнета устаревших представлений, которые мне годами внушали мать, бабушка и свекровь. Они твердили, что настоящая жена обязана успевать всё: работать, растить детей, поддерживать дом в безупречной чистоте, готовить обеды из трёх блюд, а муж при этом должен ходить в отглаженной рубашке, сытый и довольный. Я изо всех сил старалась соответствовать этому идеалу, но мой супруг, Игорь Петрович, даже не замечал моих усилий. Он привык, что всё лежит на моих плечах, и даже не думал, как мне тяжело. Я устала — устала быть тенью, устала тащить на себе весь этот груз.
Перед глазами всегда стояли примеры нашей семьи. Мать, бабушка, старшая сестра Татьяна — все они были образцовыми хозяйками, жившими ради мужа и детей. Мама преподавала в университете, возвращалась домой, варила борщ, а потом до ночи проверяла курсовые. Никто не считал это подвигом — это называлось «женским предназначением» . Отец до сих пор не знает, где в шкафу лежат его носки. Мама подаёт ему тапочки, накрывает на стол, несёт ужин. Я никогда не видела, чтобы он хоть раз взял в руки тряпку или веник. Да, он много работал, но зарабатывал хорошо. Благодаря ему мы с сестрой получили квартиры. Мама могла бы не работать, но считала, что её доход тоже важен. Так её воспитала бабушка, а теперь так воспитывали нас.
Татьяна, моя старшая сестра, вышла замуж раньше меня и во всем подражала матери. Она окончила пединститут, родила двоих детей и превратила свой дом в музей чистоты. Когда я приходила к ней в гости, всё сверкало: дети причесаны, полы натёрты, на столе — свежий пирог с капустой. Я тоже мечтала о таком семейном рае. Но Игорь, в отличие от моего отца или мужа Татьяны, не приносил в дом больших денег. Он задерживался на работе, но его зарплаты едва хватало на жизнь. Я утешала его, говорила, что он умён и добьётся успеха. А сама крутилась, как белка в колесе.
Игорь не умел помогать по хозяйству. До свадьбы он жил с родителями, и его мать, Галина Семёновна, оберегала сына от «женских» дел. По её убеждению, мужчина должен чинить сантехнику, клеить обои и поднимать тяжести. Но у Игоря была больная спина, так что даже сумки из магазина таскала я. За восемь лет мы сделали ремонт всего раз, и то наняли рабочих. Я же надрывалась, чтобы в доме всё было идеально: мыла, гладила, готовила, стирала. Я хотела быть «настоящей женой», но с каждым днём чувствовала себя всё более опустошённой.
Два года назад я родила второго ребёнка. Беременность давала осложнения, я еле передвигалась, но Игорь вместо поддержки начал ворчать. Его раздражал недосоленный суп, мятая рубашка, пыль на комоде. Я, обессиленная, с младенцем на руках, пыталась успеть всё, как раньше. Мать и свекровь в один голос твердили, что я ничего особенного не делаю — просто исполняю свою роль. Я верила им, но внутри росло чувство, что задыхаюсь под этим грузом.
Всё изменилось, когда мой семилетний сын, Максим, отказался убирать игрушки, заявив: «Это не мужское дело, мама сама уберёт». Он повторил слова отца. В тот миг во мне что-то переломилось. Будь я в другом настроении, может, отмахнулась бы, но тогда меня накрыла волна гнева. Я кричала, плакала, не в силах сдержаться. Это была не просто истерика — крик души, уставшей от неблагодарности. Остыв, я поняла: так жить больше нельзя.
Вечером я попыталась поговорить с Игорем. Спокойно, без упрёков, я объяснила, как мне тяжело, как я устала одна тянуть этот воз. Я не требовала, чтобы он взял на себя всё — лишь просила помочь: сходить в магазин, посидеть с детьми, раз в неделю пропылесосить. Но он резко оборвал меня: «С чем ты не справляешься? С детьми? С уборкой? С готовкой? Я работаю, пока ты в декрете, а теперь ты хочешь, чтобы я ещё не свои дела выполнял? А ты что будешь делать — ногти красить?» Его слова впились, как лезвие. Он не услышал меня. В конце он бросил: «Я без тебя справлюсь, а ты без меня — нет». Что ж, посмотрим.
С того дня я решила: всё, хватит. Я вернулась к репетиторству. Раньше я преподавала французский, и теперь снова начала брать учеников. В доме воцарился холод. Я перестала обслуживать Игоря: не готовила ему, не гладила, не стирала его вещи. Заботилась только о детях и себе. Если он хотел жить без моей помощи — пусть попробует. Мать и сестра отказались помогать, обвиняя меня в разрушении семьи. «Чего ты выдумываешь? Не кормить мужа — это позор! Он прав, ты сама виновата», — твердила Татьяна. «Терпи, дочка, такова женская доля», — вздыхала мать. Для них это было нормой, для меня — рабством.
Выручила подруга Ирина, с которой мы когда-то работали в гимназии. Она согласилась сидеть с младшим, пока я занимаюсь уроками. Старший, Максим, уже мог оставаться один. Так мы живём уже три месяца. Я не вернусь к прошлому, где была бесплатной прислугой. Это трудно, но я не хочу до конца дней быть тряпкой, которой все вытирают ноги. Максима я уже учу самостоятельности, младшего воспитаю так, чтобы он уважал труд, будь он мужской или женский. Надеюсь, Игорь одумается. Если нет — я готова к разводу. Лучше одиночество, чем жизнь в неблагодарности. Я поняла: моё предназначение — не в том, чтобы угождать, а в том, чтобы жить так, чтобы меня уважали.
