Боль во мне, как ржавчина, разъедает душу изнутри. Я уже не сержусь — просто тихо сжимаюсь от обиды. Не на детей, нет… На себя. На то, как я их воспитала. Где-то на пути материнской любви я перепутала заботу со вседозволенностью. И теперь пожинаю горькие плоды.
Пять лет назад похоронила Ивана. Прожили вместе тридцать пять лет, отдавая всё детям. Работали без устали, без выходных, без мысли о себе. Копались в земле, как кроты, чтобы у них было будущее. Купили им жильё в Новосибирске, оплатили учёбу, дали всё, о чём они мечтали. А когда муж ушёл, я осталась не просто одна — без опоры. Теперь, выйдя на пенсию, сижу в промёрзшей хрущёвке и думаю: как так вышло, что родные дети, ради которых я жила, будто забыли, что я существую?
Моя пенсия — пятнадцать тысяч рублей. Смешно и горько. Хорошо, хоть субсидию на ЖКУ дали, а то бы свет отключили. Но даже с этим не хватает на лекарства, на еду, на самое необходимое. Обращалась к детям. Не просила многого — просто помощи. Хоть немного. Сын отмахнулся: «Тебе что, деньги девать некуда?» Дочь вздохнула: «У нас свои проблемы».
Проблемы? Но они летают в Турцию, покупают новые телефоны, меняют машины. У дочери весь шкаф забит дорогими вещами, а внучке-первоклашке она выдаёт по пять тысяч на карманные расходы. Мне бы хотя бы эти деньги — на таблетки, на хлеб. Но у неё, видите ли, «нет возможности». Сердце сжимается в комок. Я третий год хожу в одних и тех же сапогах. Подмёки отваливаются, но просить — унизительно.
Смотрю на соседку Лидию Петровну. Её дочь каждую неделю привозит продукты, зимой забирает к себе. А у меня — будто и нет никого. И больнее всего то, что я сама их этому научила. Мы с сестрой всегда помогали родителям — то деньгами, то продуктами, да просто заходили проведать. Без напоминаний. А мои дети? Мои — будто чужие.
Однажды предложила дочери: давай перееду к тебе, квартиру сдам — хоть какие-то деньги будут. У них трёшка, места хватит. Но она даже слушать не стала: «Сдай комнату и живи спокойно». Посторонним — можно, а матери — нет? До сих пор не пойму: где я ошиблась?
Теперь каждый день — борьба. Как дотянуть до пенсии? Как не слечь? Как не задохнуться от одиночества? Мы с Иваном отдали им всё — каждый рубль, все силы. А теперь я будто призрак на краю их жизни. Тихо. Незаметно. Лишь в глубине души теплится надежда: может, хоть кто-то вспомнит, что у него есть мать. Не когда будет уже поздно. А сейчас.
Но, похоже, надежда — это всё, что у меня осталось.
