Меня всю жизнь унижали, а теперь требуют, чтобы я ухаживала за больной матерью.
Я, Анна Семёнова, была младшей и нежеланной в большой семье. Кроме меня, у родителей было ещё четверо: два брата и две сестры. Мать не раз повторяла, что не хотела меня рожать. «Пришлось оставить, слишком поздно было избавляться», — говорила она, и эти слова жгли душу, будто раскалённый уголёк. С малых лет я чувствовала себя чужой, лишней, будто ненужная вещь, которую терпят только из жалости. Эта горечь не отпускала меня всю жизнь, отравляя даже светлые дни.
Жили мы в маленьком городке под Воронежем. Родители души не чаяли в старших сыновьях, Дмитрии и Никите. Они были их гордостью: золотые медали в школе, университет с отличием, работа в престижных московских фирмах. Оба давно обзавелись семьями, дети их учатся в лучших гимназиях столицы. Я почти не помню братьев — когда я родилась, они уже уехали учиться. Сестры, Марина и Татьяна, тоже были любимицами матери. Удачно вышли замуж, одна даже стала известной артисткой. Просторные дома, дорогие кареты, гувернёры для детей. Мать хвасталась ими перед всеми, а мне постоянно твердила: «Из тебя ничего путного не выйдет».
Сестры терпеть меня не могли. В детстве, когда их заставляли за мной приглядывать, они не упускали случая уколоть. «Ты никогда не сравнишься с нами», — говорили они, свысока глядя на меня. Когда в дом приходили гости, мать доставала альбомы с фотографиями старших, взахлёб рассказывала об их успехах, а про меня лишь вздыхала: «Ну что с неё взять? Работает швеёй, еле концы с концами сводит». Я старалась, но мои труды никто не замечал. После училища устроилась в маленькую мастерскую. Мне нравилось шить, в этом я находила утешение. Но родители лишь крутили носом: «Кому нужна какая-то портниха?» Я ушла из дома, жила в углу у подруги, а потом сняла каморку — лишь бы не слышать их насмешек.
Прошли годы, и я встретила Владимира. Он стал моим спасением. Сыграли свадьбу, родилась дочь, Машенька. Впервые в жизни я почувствовала себя любимой. Но судьба оказалась безжалостна: Володя и Маша погибли в дорожной катастрофе. Сердце будто раскололось пополам. Я осталась одна, в пустоте, где не было места ни надежде, ни свету. Родные даже не позвонили. Ни слова сочувствия — будто я и моё горе для них не существовали. Лишь подруги из мастерской не дали мне сломаться. Десять лет я жила, как в тумане, зашивая свою боль в каждом стежке.
Недавно в мою жизнь вошёл Сергей. Он добр, терпелив, но я ещё не готова — старые раны слишком глубоки. И вот, едва я осмелилась сделать шаг вперёд, родные вдруг вспомнили обо мне. Отец умер несколько лет назад, а мать теперь слегла. Ей нужен уход, но старшие, такие важные и занятые, не хотят «пачкать руки». Они позвонили мне, будто я их последняя соломинка. «Тебе же всё равно нечем заняться, присмотри за матерью. Хоть какая-то от тебя польза», — заявили братья. Сестры подхватили: «Ты обязана, это твой долг».
Я онемела. Эти люди всю жизнь третировали меня, называли никчёмной, глумились над моими мечтами. Они отвернулись, когда мой мир рухнул, а теперь ждут, что я брошу всё и буду ухаживать за матерью, которая никогда не видела во мне дочь? За ту, что сожалела о моём рождении, хвалила всех, кроме меня? Я сказала «нет». «Разбирайтесь сами», — ответила я твёрдо. Тогда посыпались угрозы: братья кричали, что вычеркнут меня из завещания, сестры сулили опозорить на весь город. Но мне всё равно. Их слова больше не ранят — я слишком долго глотала слёзы.
Больно не от их криков, а от того, что я никогда не была для них родной. Они видели во мне обузу, а теперь — бесплатную прислугу. Я не вернусь в тот дом, где меня топтали. Пусть мать получает помощь от тех, кем так гордилась, — от своих «золотых» детей. А я буду жить для себя. Сергей зовёт меня начать сначала, и, может, я решусь. Но одно знаю точно: больше не позволю им ломать свою жизнь. Они потеряли меня навсегда, и это их выбор, а не мой.
