Я не верила, что скажу это вслух, но… моё терпение лопнуло. Устала от гор немытой посуды, липкого пола, въевшегося запаха вчерашних щей и ощущения, будто живу не в своей квартире, а в общаге с нерадивыми студентами. Всё из-за моего сына и его «зазнобы», которая уже третий месяц живёт у нас, как на даче у богатых родственников.
Артёму двадцать один. Учится на заочном, отслужил в армии и сразу нашёл работу. Вроде взрослый парень — сам зарабатывает, за квартиру помогает, не бездельничает. Я им гордилась. До того дня, когда он попросил:
«Мам, — сказал, — у Наташи дома кошмар. Родня скандалит, вещи летят, учиться невозможно. Пусть поживёт у нас, пока у них не наладятся дела. Мы тихо, не навредим.»
Пожалела я Наташу. Раньше приходила — скромница, глаза в пол, говорит шёпотом. Как откажешь? Тем более у Артёма своя комната. Но не знала я тогда, во что это выльется.
Первое время старались: убирались, мыли пол, даже график составили — среда моя, суббота их. Я обрадовалась: может, и правда повзрослели. Но через месяц всё пошло под откос.
В раковине — засохшие тарелки, на полу — крошки, обёртки, волосы. В ванной — разводы, засорившийся слив. Их комната — настоящий медвежий угол: гора грязных вещей, несвежие простыни, крошки на столе. Наташа ходит в маске для лица, будто в салоне красоты, а не в гостях.
Пробовала просить, напоминать. В ответ — «сделаем позже». «Позже» длилось вечно. Тогда стала молча давать в руки веник и тряпку. Без толку. Однажды пролили компот на скатерть — даже не вытерли. Просто ушли. И снова всё на мне.
Когда в последний раз зашла к ним и увидела бардак, не сдержалась:
«Вам не стыдно здесь жить?»
Сын, не моргнув, ответил:
«Творческий беспорядок — признак гения.»
Только гения в этом беспорядке не было. Были два взрослых человека, которым удобно жить в хлеву за мой счёт.
Артём обещал помогать — покупать продукты, платить за часть расходов. На деле вносит только за коммуналку. Еду заказывает каждый день: суши, бургеры, пиццу. Меня тоже угощают, но мне от этого ни жарко ни холодно — холодильник пустой. На эти деньги можно было бы кормить всю семью неделю.
Наташа не работает, учится на бюджете. Стипендию тратит на себя, в общий котёл — ни копейки. Попробовала предложить скидываться — в ответ обиженный взгляд и фраза: «У меня свои нужды.»
Я одна поднимала Артёма. Отец ушёл, ещё когда я была беременна. Родные помогали, я вкалывала в две смены, копила. Никогда не упрекала сына. Не хочу и сейчас. Но смотреть, как они превращают мой дом в помойку — выше моих сил.
Говорила по-хорошему. Раз, другой, третий… Бесполезно. Они уверены, что я придираюсь. Что они делают мне одолжение, разрешая жить в моей же квартире.
Три месяца терпела. Хватит. Решила: или начинают убирать, или ищут общежитие. Может, там поймут, что значит уважать чужой труд.
Я устала быть для них уборщицей. Хочу наконец жить в чистоте и спокойствии — без чужих носков на диване и гор грязной посуды.
Вот только страшно: а не отдалится ли сын после такого разговора? Или, может, молча терпеть — единственный способ сохранить мир в доме? Но разве это жизнь — когда твой дом перестаёт быть твоей крепостью?
*Иногда строгость — это не жестокость, а последняя попытка научить другого ценить то, что ему даётся просто так.*
