— Я для вас стараюсь! А вы этого не цените! — говорит свекровь, а у меня от её «помощи» уже глаз дёргается…
Знаешь, иногда мне кажется, что у меня всего одна мечта — сбежать. Хоть в деревню под Владимиром, хоть на край света, лишь бы подальше от мужаной матери. Потому что иначе я просто тронусь умом. У меня уже нервный тик начинается, как только слышу её бодрое: «Я вам нужную вещь принесла! Вы обалдеете!»
Когда мы с Сашей только поженились, подруги ахали: «Тебе с твоей свекровью так повезло! Не ворчит, не лезет, даже пироги без спроса не суёт!» Сначала казалось, что так и есть — она всячески показывала, что нас поддерживает. Но, видимо, копила в себе энергию, которая рано или поздно должна была рвануть. И когда рвануло — снесло всё, что мы строили.
Первым делом она решила устроить нам шикарную свадьбу — с банкетом, «горько!» и полсотней гостей. Но мы отказались. Чудом увернулись благодаря выпускному её младшей дочки — туда она и перенаправила свой бурный энтузиазм. Но это было только начало.
Тогда мы снимали квартиру. Нормальную, светлую, уютную. Но свекровь начала таскать туда «нужные вещи» — треснутые тарелки, вилки, которые гнулись от взгляда, и, конечно же, шторы… Эти чёртовы шторы мне до сих пор снятся — бархатные, бордовые, с дырами от моли.
— Это же бархат! Просто почини, и как новенькие! — радостно заявляла она.
А у меня в голове вертелось: если они такие классные, почему сама их не повесила?
Когда мы наконец купили свою квартиру — с помощью моих родителей и крёстного Саши — я наивно надеялась, что теперь всё изменится. Но свекровь решила: раз денег не дала, будет помогать «по-другому». То есть так, чтобы у нас волосы шевелились.
Сначала притащила обои. Им лет пятьдесят, не меньше. Выцветшие, пахнущие сыростью и затхлостью. Потом настояла, чтобы плитку в ванной клал «дядя Витя» — якобы «золотые руки». Этот «мастер» всё сделал криво, плитка отвалилась через неделю, швы пошли пятнами, и нам пришлось платить другим, чтобы переделывали её «бесплатную помощь».
Потом был холодильник. Она его буквально втащила сама. Гудел, как самолёт, а запах… Словно там что-то сдохло. Мы его выкинули в тот же день, но свекровь устроила драму:
— Его просто надо было отмыть! Он бы вам ещё лет десять служил! А вы неблагодарные!
Потом был диван с дачи её сестры. Потом стенка из совдепии. Потом ковёр, пахнущий пылью и кошачьей мочой. Мы всё это отвергали — и каждый раз была истерика. Слёзы. Обиды. «Вы меня в гроб вгоните!»
Теперь я жду ребёнка. Долго скрывали, но когда живот стал виден — пришлось сказать. И всё… Свекровь тут же начала собирать «приданое»: коляска от какой-то Тани, кроватка от Светы, одежда, в которой выросло полрайона…
А я не хочу. Не хочу, чтобы мой ребёнок спал в кроватке, в которой кто-то неизвестно чем болел. Не хочу коляску с отваливающимися колёсами. Не хочу надевать на него застиранные чужие вещи. Меня передёргивает. И обидно, что моё мнение вообще никого не интересует.
Сейчас свекровь продолжает наступление. Я молчу — не время скандалить, беременность же. Оборону держит Саша, отбивается как может. Но я вижу — он устал. А у его матери энергии — как у Саяно-Шушенской ГЭС, и конца этому не видно.
Иногда мне хочется взять и исчезнуть. Продать квартиру, уехать и никому не сказать куда. Я не злая. Я просто хочу тишины. Свободы. Своей жизни. Без бархатных штор, вонючих холодильников и ковров из прошлого века. Хочу дышать. Хочу жить. Хочу, чтобы у нас было своё уютное, свежее, чистое гнёздышко. Без этих «добрых» визитов, после которых хочется кричать в подушку.
