Было время, когда я попросила сына покинуть квартиру, а он обратил её в развалины, которую собиралась отдать его сестре.
Мой сын Артём поступил со мной и своей младшей сестрой так низко, что сердце до сих пор сжимается от боли. Его предательство, словно лезвие, пронзило меня насквозь, уничтожив доверие, которое я хранила годами. Эта история – о том, как материнская любовь обернулась разбитыми мечтами и семейной бедой, оставившей нас в развалинах.
Меня зовут Галина Сергеевна, мне шестьдесят два, живу я в тихом городке под Воронежем. Воспитала двоих детей – сына Артёма и дочь Светлану. Недавно попросила Артёма освободить квартиру, где он жил с женой, чтобы туда могла перебраться Светлана. Но то, что мы с дочерью увидели, переступив порог, поверг нас в ужас. Артём и его супруга Татьяна не просто съехали – они разнесли всё вдребезги: сорвали обои, выдрали паркет, унесли люстры, карнизы, даже ванну и унитаз. Я уверена, это была месть, и подстрекала его Татьяна.
Десять лет назад, когда Артём сыграл свадьбу с Татьяной, я получила в наследство от тётки двушку. Тогда молодые ждали ребёнка, и я, желая помочь, разрешила им там поселиться. «Поживите пока, – сказала я. – Но это не ваше, а временное убежище, пока не обзаведётесь своим углом». Квартира была старой, без ремонта, ведь в ней доживала свой век одинокая родственница. Артём и Татьяна, с помощью её родителей, вложились в ремонт: поменяли окна, проводку, сантехнику, старую мебель выбросили и обставили всё заново. Я радовалась их уюту, но всегда напоминала: квартира не ваша.
Годы текли. Артём и Татьяна родили двоих, устроили их в садик и школу рядом. Жили припеваючи, словно забыв мои слова. За десять лет они не скопили на ипотеку, не сделали ни шага к своему жилью. Жизнь их катилась по накатанной, а я молчала, не желая тревожить их покой. Но всё изменилось, когда Светлана, моя младшая, заявила, что хочет отдельную жизнь. Ей двадцать четыре, только окончила университет, вышла на работу, мечтает о семье. Я решила – пора отдать квартиру ей.
Когда я сказала Артёму, что им нужно съезжать, он побелел. «Как так – выгоняете нас?» – вырвалось у него. Татьяна молчала, но глаза её горели злобой. «Я предупреждала, что квартира не ваша навечно, – твёрдо ответила я. – За столько лет могли обзавестись своим жильём. Снимайте или перебирайтесь к Татьяниным родителям». Дала месяц на поиски, но этот месяц стал пыткой. Ссорились ежедневно, Артём кричал, что я рушу их жизнь, Татьяна шипела, что это несправедливо. Я держалась, но сердце ныло от их ненависти.
Наконец, они съехали. Я со Светланой пришла убираться перед её переездом. Но то, что открылось нашим глазам, было хуже разорённого дома. Голые стены, выдранные полы, пустые глазницы светильников, даже ванна и унитаз пропали. Руки задрожали от ярости, набрала Артёма: «Как ты мог так поступить с нами? Это гнусно!» Он огрызнулся: «Не оставлю я Светлухе квартиру с ремонтом! Мы с Таней всё сами делали, деньги вкладывали, силы тратили. Почему я должен ей дарить такой подарок?»
Слова его добили. Светлана, стоя рядом, плакала. Ей всего двадцать четыре, у неё нет денег на ремонт, а я, пенсионерка, помочь не могу – пенсии едва хватает. Квартира теперь нежилая, а Артём с Татьяной, кажется, радуются нашей беде. Я дала им кров, поддержку, а они отплатили разрушением. Это не просто месть – это предательство, которое я не прощу. Дочь осталась без крыши, а я – без веры в родного сына. И теперь я спрашиваю себя: в чём ошиблась, когда растила его?