Сегодня утром раздался звонок, и Татьяна с трудом поняла, спит она ещё или уже проснулась. На экране светилось имя — «мама». Сон мгновенно улетучился. Голос Людмилы Петровны звучал бодро, даже весело:
— Спишь ещё, соня? А я тут пирожки в печь поставила. Завтра жду вас с Серёжей. Надо поговорить. Нет, не про дачу. Про наследство! Не хочу, чтобы на поминках друг другу глотки рвали из-за хаты и копеечек. Приезжайте оба, без отговорок!
Татьяна замерла. Наследство? Поминки? Что происходит? Но мать говорила так уверенно, что возражать не имело смысла.
А тем временем Людмила Петровна, мать Татьяны и Сергея, сидела за столом, поправляя тёплый платок. Рядом суетилась соседка Глаша, в глазах — тревога:
— Люда, ты что, нездорова? Откуда такие чёрные мысли? Меня пугаешь…
— Не пугайся, Глашенька, просто хочу детей увидеть. Год не виделись. Каждый сам по себе, чужие совсем. А если завтра чего со мной стрясётся, кто им всё объяснит? Да и проверку устроить хочу. Посмотреть, кто как на самом деле ко мне относится.
С этими словами Людмила Петровна закрыла дверь за соседкой и отправилась отдыхать. Завтрашний день обещал быть непростым.
Утро выдалось серым, будто в тон её замыслу. Она прибралась в доме, надела старенький халат, умылась и села в кресло, затаив дыхание. Через час в дверь постучали.
Первой ворвалась Татьяна — запыхавшаяся, встревоженная.
— Мам! Ты что, больна? Какое наследство? — запричитала она, кидаясь к матери.
За ней степенно вошёл Сергей.
— Ну и напугала ты нас, мать. На тот свет собралась? Может, рановато ещё?
— Садитесь, дети, — спокойно сказала Людмила Петровна. — И своих вторых половинок позовите. Наташа, Димка, проходите, не стесняйтесь.
Когда все уселись, она заговорила.
— Слушайте и не перебивайте. Важно сказать. Старость — не радость, а живу я одна. Болячки не предупреждают. Потому и решила: скажу, пока в силах. Но сперва — по дому помочь. Кто, как не родные, старухе поможет? Дровишки поколоть, обед сготовить…
Татьяна с Наташей кивнули и принялись за дело. Людмила Петровна наблюдала: тесто липло к рукам, картошка резалась неровно, кастрюли гремели. «Городские вы мои неумехи», — с тоской подумала она, но вслух не упрекнула. Не в этом суть.
Когда накрыли на стол и поели, она велела Диме и Наталье выйти — осталась наедине с детьми.
— Теперь слушайте. Дом, в котором выросли, оставляю Глаше, соседке. Она рядом, поможет, если что. Серёжа, тебе сарай, инструменты, хозяйство. Делай с ним что хочешь. А тебе, Таня, — сбережения. Я пенсию откладывала, почти не тратилась.
В комнате повисло тяжёлое молчание.
— Дом — соседке? — наконец выдохнул Сергей. — Ты серьёзно?
— А почему нет? Вы год ко мне не появлялись. А Глаша каждый день заходит. Ты, Серёжа, на свадьбу меня не позвал — стыдно было, что мать из деревни? А тебя, Таня, не видела с тех пор, как за Витьку замуж вышла. Да и тогда обиделась, помнишь? Когда я сказала, что он тебе не пара. Я ведь была права…
— Мам, не надо… — прошеВ тишине комнаты только часы тикали, напоминая, что время идёт, а дети их уже не слышат.
