Моё сердце сжимается от тоски и ужаса. Моя невестка намерена отобрать у меня жильё, которое я сохраняла всю жизнь, ради прихоти моего сына. Их мечты о просторном доме звучат как смертный приговор, а я, пожилая женщина, дрожу при мысли, что окажусь без крова. Эта история — о материнской любви, предательстве и борьбе за последний кусочек родного мира, который у меня остался.
Меня зовут Галина Семёновна, живу я в тихом городке под Воронежем. Десять лет назад мой сын, Дмитрий, женился на Алине. Они ютятся с внучкой в крохотной однушке. Семь лет назад Дима купил землю и начал строить дом. В первый год ничего не делали. На второй — постави забор и залили основание. Потом снова застой — не хватало средств. Сын копил на материалы, не теряя надежды. За эти годы подняли первый этаж, но мечтают о двухэтажном особняке, где будет место и для меня. Дмитрий — человек семейный, и я всегда радовалась его ответственности.
Ради стройки они уже многое отдали. Алина уговорила его продать их двушку, чтобы перебраться в однушку и вложить разницу в дом. Теперь им тесно, но они не сдаются. Когда приходят в гости, говорят только о будущем доме: какие окна поставят, как стены утеплять будут, где провода проложат. Мои болячки, мои заботы их не волнуют. Я молчу, слушаю, а в душе — тревога растёт. Давно чувствую, что Алина с Димой хотят продать мою двушку, чтобы закончить стройку.
Однажды сын сказал: «Мама, мы все поселимся вместе в большом доме — ты, мы, наша малышка». Я осмелилась спросить: «Значит, мне придётся продать квартиру?» Они закивали, заговорили о том, как здорово будет жить под одной крышей. Но, глядя на Алину, я поняла: с ней мне не ужиться. Она даже не скрывает раздражения, а мне надоело делать вид, что всё хорошо. Её ледяные взгляды, колкие слова — не то, с чем я согласна мириться на склоне лет.
Я хочу помочь Диме. Больно видеть, как он бьётся над этой стройкой, которая может тянуться вечно. Но я задала вопрос, который меня гложет: «А где жить мне?» Переехать в их малометражку? В недострой без удобств? Алина тут же выдала: «Тебе же отлично подойдёт дача!» У нас есть старый домик в садоводстве — без отопления, только для лета. Люблю там бывать в тёплую пору, но зимой? Топить печку, мыться в корыте, бегать в сортир на улицу в мороз? Мои больные ноги этого не выдержат.
«В деревнях же как-то живут», — бросила Алина. Да, живут, но не в таких условиях! Я не готую превращать старость в борьбу за выживание. А деньги на стройку нужны, и я чувствую, как невестка подталкивает меня к пропасти. Недавно подслушала её разговор по телефону с матерью. «Нужно подселить Галинуну к соседу, а квартиру продать», — сказала она. У меня кровь похолодела. Сосед, Василий Петрович, одинокий старик, как и я. Иногда пьём чай, болтаем, я ему пироги ношу. Но жить с ним? Это её план — избавиться от меня, прибрав моё жильё.
Я знала, что Алина не хочет меня видеть рядом, но чтобы настолько подло… Не верю, что мы заживём дружно в их доме. Её слова — пустая болтовня, чтобы выманить у меня квартиру. Я люблю Димку, мне больно смотреть, как он мучается, но отдать свой угол — выше моих сил. Это всё, что у меня есть. Без него я окажусь на улице, выброшенная, как ненужный хлам. А если стройка затянется, а я останусь без ничего? Или в ледяной дачной времянке, где зимой не выжить?
Каждую ночь я ворочаюсь без сна, измученная мыслями. Помочь сыну — мой долг, но лишить себя крыши — слишком. Алина видит во мне обузу, а её план с соседом — как нож в спину. Я боюсь, что потеряю не только дом, но и сына, если откажусь. Но страх оказаться на старости лет под забором, без своего угла, сильнее. Не знаю, как найти выход, чтобы не предать ни Димку, ни себя. Душа рвётся на части, и я молю Бога дать мне мудрости сделать правильный выбор.
