Мне 62, ему 49 — он твердил, что любит, а я варила борщи и стирала носки… Пока не выставила за порог.
После развода прошло много лет, а душа заживала, как старая рана — медленно и с ноющей болью. Первый муж был не просто неудачником — он был как тень, которая высасывала из меня всё: силы, деньги, надежду. Не работал, пил, пропадал сутками, а возвращался лишь затем, чтобы унести из дома что-нибудь ценное. Но я терпела. Ради сына. Ради Ильи. Только ради него.
Однажды, когда ему было двенадцать, он подошёл ко мне, взгляд твёрдый, и сказал:
— Мам, хватит это терпеть. Выгони его.
И будто пелена спала. В тот же вечер я выставила мужа за дверь. Без угрызений, без слёз. Только лёгкость. Свобода. Впервые за долгие годы я могла дышать без страха.
Потом были мужчины. Знакомства, чаты, редкие встречи. Но я не верила. Не могла. Страх снова стать прислугой вместо любимой женщины душил, как тугая петля.
А потом сын уехал в Германию. Остался там. Звал, уговаривал переехать. Но я не смогла. Моя жизнь здесь — в этих улицах, в этих стенах. Тут моя радость и моя боль.
Пандемия. Пустота. Одиночество.
Подруга Наташа однажды вздохнула:
— Ну хоть кого-нибудь найди! Хоть для болтовни!
Я пожала плечами:
— Смотрю на мужчин своего возраста — и тоска. То ли старики, то ли дети. Им не женщина нужна — сиделка. А я хочу быть любимой.
— Так возьми помоложе! Ты ещё огонь!
Я засмеялась. Но мысль запала.
А потом… он появился.
Каждый вечер выходил с собакой в сквер. Высокий, подтянутый, в строгом пальто. Звали его Михаил. 49 лет. Жена сбежала в Испанию, дочь взрослая. Слово за слово — завязался разговор. Потом кофе. Потом цветы. А потом он стал оставаться… и вовсе переехал.
Соседки шептались:
— Ну надо же! Такой мужчина, и с тобой, Света! Да ты счастливица!
Мне льстило. Конечно. Я снова почувствовала себя женщиной — варила ему щи, гладила рубашки, ждала с работы.
Но однажды он бросил небрежно:
— Ты бы собаку выгуливала иногда. Тебе полезно.
Я нахмурилась:
— А почему не вместе?
Он усмехнулся:
— Люди глазами сверлят. Неловко…
И тогда я поняла. Он стыдится. Моих лет. Моей седины.
Огляделась. Он не поднял ни разу пылесос, не помыл за собой тарелку. А я? Топчусь на кухне, убираю, стираю… Обслуга.
Накопилось. И я сказала:
— Миша, хватит. Собаку — сам, носки — в корзину.
Он рассмеялся:
— Если хочешь молодого — будь любезной соответствовать. Радуй, ублажай. Иначе зачем ты мне?
Я смотрела на него и не узнавала. Спокойно ответила:
— Полчаса. Забери свои вещи.
— Ты серьёзно?! У меня дочь с женихом завтра приезжают!
— Встречай их у себя. Дверь закрой.
Выставила. Без криков. Потом села и плакала.
Да, было больно. Обидно. Пусто. Но не стыдно.
Мне 62. У меня морщины и уставшие ноги. Но внутри — огонь. Я ещё верю, что можно любить. Что найдётся тот, кто будет рядом не для услуг, а для честного тепла.
Пусть он будет не моложе, не красивее. Лишь бы — настоящим.
Потому что женщина в 62 — ещё не сломленная.