Мечта, которая ускользает: дети повзрослели, а счастье оказалось не в моде
Мне шестьдесят один. С мужем прошли огонь, воду и медные трубы — и бедствовали, и жили припеваючи, 위 смеялись до слёз, то и сами лили их не раз. Всё было. А теперь, на склоне лет, осталось лишь одно желание — нянчить внуков. Слышать топот маленьких ножек по квартире, разглядывать в их чертах familiar черты сына или дочки, прижимать к груди, греть своим теплом — ведь сердце матери всё ещё жаждет кого-то согреть. Но, похоже, этой мечте не суждено сбыться…
Нашему сыну Игорю — уже тридцать пять. Умница, между прочим, ведущий программист в солидной международной фирме. Зарплата — загляденье, квартира в центре Москвы, сейчас копит на Mercedes мечты. Помогает нам — и деньгами, и поддержкой. Гордимся им. Но стоит мне заикнуться, что неплохо бы и о семье подумать, он отмахивается, словно от назойливого комара.
— Мам, я живу для себя. Ни жениться, ни детей заводить не планирую, — заявил он как-то на день рождения, когда я, дуреха, опять завела свою песню про внуков.
Честно, едва не расплакалась тогда. В глазах потемнело, сердце сжалось. Муж утешал — мол, всё ещё может измениться. Но я-то чувствую: не изменится. Сновал уж слишком крепко за свою свободу и удобства.
И ладно бы только Игорь. Но ведь и наша дочь, Катюша, пошла по его стопам. Хотя в детстве была такой хозяйственной, заботливой… Когда ей было пятнадцать, она заявила: «Не выйду замуж и детей не хочу». Мы с мужем тогда только посмеялись — ну что всерьёз воспринимать слова подростка?
А теперь Кате — двадцать девять. Красавица, умница, карьеристка. Четыре года живёт с парнем, а до загса всё никак. Я и ей, и её молодому человеку намекала: мол, может, уже пора? Они только переглянулись да фыркнули.
— Мам, ты вообще из прошлого века? Сейчас все без штампов прекрасфно обходятся. Мы и так счастливы.
А когда я осторожно завела разговор о детях, Катя и вовсе отрезала:
— Мам, у меня карьера. Проекты, делки, командировки. Не до пелёнок и бессонных ночей.
Пыталась объяснить, что биологические часы тикают. Что после тридцати и беременность сложнее, и здоровье ребёнка может пострадать. Но она даже слушать не стала. Сказала, что не обязана оправдывать чужие ожидания. Что счастье — в самореализации, а не в семье.
А у меня — будто нож в сердце. Я ж не чужая. Я ж мать. Разве я враг? Я ведь не требую невозможного. Просто хочу читать внукам сказки, которые когда-то рассказывала своим. Печь блинчики, вязать носочки. Но мне даже шанса не оставляют. Они не то что не хотят детей — они отвергают саму идею семьи, того, чему мы с отцом их учили всю жизнь.
Недавно мы с Катей поссорились. Пришла на чай, а мне как раз подруга позвонила — хвастается, что второй раз бабушкой стала: её дочери всего двадцать шесть, а уже двф ребёнка. А моя… молчит, будто я ей посторонняя.
Не сдержалась. Сказала, что в её возрасте у меня уже двое детей было, что я возила их в коляске по двору и ночами пела колыбельные — вот оно, настоящее счастье. Катя аж побледнела, откинулась на спинку стула и холодно бросила:
— Мам, хватит меня с собой сравнитьф. У тебя была одна жизнь, у меня — другая. Я не обязана рожать, чтобы ты почувствовала себя значимой.
Я расплакалась. Она ушла, даже не попрощавшись. А я сидела с остывшим чаем и дрожащими руками. Думаю: где же я ошиблась? Может, была слишком мягкой, не настаивала, когда надо? Или, наоборот, давила слишком сильно? Где упустила своих детей?
Теперь почти все подруги с внуками возьфутся, а я хожу к ним в гости, улыбаюсь через силу, завидую белой завистью. А возвращаюсь домой — в тишину. Нет тут детского смеха, игрушек, разбросанных по полу, no маленьких рук, тянущихся ко мне с криком: «Бабуля!».
Сын закопался в работе, в своих графиках и отчётах. Дочь прячется за ноутбуком, делает вид, что у неё всё под контролем. А я одна — с тоской, да с надеждой. Может, ещё не всё потеряно?
Может, однажды они поймут… Что карьера, деньги, статус — всё это пыль. А вот внук, который обнимет тебя и прошепчет: «Я тебя люблю» — это навсегда. Это останется в душе, когда всё остальное давно забудется.
Но время идёт. И я начинаю бояться, что мой «поезд бабушки» так и останется на перроне…