Всю жизнь мы с супругом положили на алтарь детей. Не ради себя, не ради богатства — ради них, наших троих, которых растили, недосыпая, отдавая последнее. И кто бы мог подумать, что под старость, когда силы уже не те, вместо благодарности нас встретит ледяное молчание.
С Николаем мы были знакомы с детства — жили в одном дворе в Краснодаре, вместе бегали в школу. В восемнадцать расписались без пышной свадьбы, денег едва хватало на самое необходимое. Через полгода я забеременела, и Коля бросил институт, устроившись на завод и подрабатывая по ночам таксистом.
Жили впроголодь. Неделями ели только картошку да гречку, но ни разу не пожалели о своём выборе. Мы мечтали, чтобы наши Света, Миша и Таня никогда не знали, что такое голодные вечера и дырявые сапоги. Когда дела немного наладились, я снова забеременела. Страшно? Ещё как. Но мы даже не обсуждали — оставим. Раз Бог дал, значит, справимся.
Родных рядом не было. Мама умерла, когда мне было двадцать, а свекровь жила в Ростове и виделась с нами раз в год. Я варила, стирала, укачивала младенцев, а Коля пропадал на работе, возвращаясь затемно с мозолями на руках и сединой в тридцать лет.
К сорока у нас было трое детей. Трудно? Не то слово. Но мы не ждали лёгкой жизни. Постепенно, через бесконечные ссуды в Сбербанке и ночные смены, смогли купить старшим квартиры в ипотеку. А младшую, Танюшку, отправили учиться в Москву — она грезила о медицинском. Заняли ещё денег, заложили дачу, но сказали друг другу: «Вывезем».
Годы пронеслись, будто тройка, сорвавшаяся с поводьев. Дети выросли, разъехались. У них свои семьи, свои вращения вокруг солнца. А наша старость наступила внезапно — с инсультом у Коли. Я ухаживала за ним одна. Ни звонков, ни помощи.
Когда позвонила Светлане, та огрызнулась:
— Мам, у меня свои проблемы! Варя в сад ходит, муж на работе.
А через час соседка видела её в торговом центре с подругами.
Сын Миша сослался на срочный проект, хотя вечером выложил фото с рыбалки на Волге.
А Таня, ради которой мы жили в долг, ответила коротким сообщением: «Сессия, мам. Не могу.»
Я сидела у постели Коли, переворачивала его, чтобы не было пролежней, капала лекарство в рот ложкой. Не ждала помощи — просто хотела, чтобы он знал: я здесь. Потому что он для меня всё ещё важнее всего.
И тогда до меня дошло: мы никому не нужны. Совсем. Не предательство даже ранит, а ощущение, будто тебя стёрли ластиком. Они брали наше время, силы, деньги — а теперь им не до нас.
Иногда слышу, как во дворе смеётся семья Кравченко — внуки приехали. Иногда вижу, как соседка идёт в поликлинику, опираясь на руку дочери. А мы с Колей — как старые книги на верхней полке: раз в год вспомнят, да и то мимоходом.
Теперь я не звоню. Не прошу. Живём в нашей хрущёвке, я варю ему манную кашу, включаю «Иронию судьбы» по Новому году, слушаю, как он тяжело дышит во сне. И каждый вечер шепчу: «Господи, забери его без мучений». Потому что он заслужил покой.
А дети?.. Наверное, счастливы. Мы ведь для этого и жили. Вот только почему от этой мысли так пусто?
Мы с мужем отдавали всё, чтобы им было тепло. А теперь греем руки у чайника в тишине…
